АВТОР ОРИГИНАЛЬНОЙ ИДЕИ И РЕДАКТОР ТЕКСТА - СТАНИСЛАВ КОВТУН

ТЕХНИЧЕСКИЙ РЕДАКТОР - ИРИНА ТАРАСОВА

Нам трудно понять мысли и чувства людей, живущих иначе, в иных плоскостях и измерениях. Если судьба заботливо оградила Вас от длительного пребывания в каком-нибудь религиозном культе, созданном по образу и подобию полувоенного лагеря со своим уставом, муштрой и трибуналом, то многое, описанное в этой книге, покажется Вам невероятной фантасмагорией. Но только так, - предельной искренностью и откровенностью, вкупе с чувством юмора, а не призывами или критикой, - можно достучаться до сердец со своевременным предупреждением. До тех, кому некуда идти…

Эта книга появилась на свет благодаря удивительной женщине, некогда имевшей неосторожность стать членом религиозной организации «Свидетели Иеговы».

Ее вхождение в культ вполне закономерно. Девчонка, переехавшая из другого города, без житейского, и, уж тем более, религиозного опыта, без друзей и подруг в крупном мегаполисе с неосмысленным прошлым и неведомым будущим. На пороге новой жизни.

И тут как тут – пришлые спасители. Ловцы душ. Божьи послы…

Помню, как много лет назад недалеко от нашего дома расположились две палатки «белых братьев», не на шутку напугавшие всех жителей без исключения. Их призывы прийти к богу не увенчались успехом, если не считать двух девчонок и двух парней, примкнувших к ним. Но ненадолго. Через пару лет я встретил одного из них.

- Как дела? – спросил я. Но он не ответил, а только опустил глаза и безмолвной тенью проскользнул мимо.

Так было со многими…

Девяностые годы прошлого столетия, о которых пойдет речь – время брожений и неопределенности в судьбах людей и страны. Время, когда рушились стереотипы, а вместе с ними предавались забвению духовные ценности. И в этой мутной воде национальной смуты, словно грибы после дождя, разрастались целые движения религиозных шарлатанов. Псевдорелигиозная мясорубка пожирала сотни тысяч наших соотечественников.

Не случайно в обращении молодежного движения тех лет (1993 год) звучали такие слова: «В большинстве сектантских образований личностное начало — одно из самых главных условий человеческого бытия — сознательно подавляется. Люди, сами того не ведая, подвергаются психологической обработке и теряют всякую свободу выбора».

Спустя десятилетие стало очевидным, насколько пагубно пребывание в такой структуре, как «Свидетели Иеговы». Ради удержания в лоне матери-организации, идет прямой и неприкрытый шантаж семьи. Люди, сделавшие выбор не в пользу Общества Сторожевой Башни, всячески унижаются, им приписываются все мыслимые и немыслимые грехи, а общение с ними прекращается, пока те не вернуться обратно. Либо до самой смерти…

Дети лишаются родителей, а родители детей. Что еще может быть более ужасно?

Но, к счастью, на белом свете всегда существовала одна неизменная константа. И ей неподвластны время и события, а уж тем более разнообразные секты с их упором на безоговорочное подчинение. Эта константа гораздо сильнее любой рафинированной морали.

Речь идет о любви женщины!

Елена Варлей с полным правом считает свою историю слишком интимной, чтобы кричать о ней. Ее дневник из прошлого давно покрылся толстым слоем пыли, но мы – ее друзья – не оставили ей иного шанса, как воскресить былое.

Книга написана в необычном формате, когда факты биографии причудливо переплетаются с романтическими воспоминаниями из прошлого, и перед нами предстает душа человека с ее тонким и чувственным отношением к миру. Душа, которая не приемлет чопорного топора религиозного фанатизма. Душа, которая умеет любить!

И отражение этой души непременно согреет сердце искреннего читателя.

Но, вероятно, кто-то скажет: «Свидетели Иеговы не такие…»

Нет! Свидетели Иеговы именно такие. Не такой оказалась героиня истории, что и помогло ей остаться в здравом уме и трезвой памяти.

Хотя, к счастью, память порой дает сбои, когда человек усилием воли желает похоронить, отторгнуть неприятные воспоминания. И на помощь приходит запыленный дневник, благодаря которому, словно в проявленном негативе, приобретают очертания отрезки ушедших годин.

Дневник, который подлежит огню!

Скажу прямо, над историей пришлось кардинально потрудиться. Не в смысле фабулы или последовательности, но самого языка. На мой взгляд, дневник Елены уже сам по себе представляет историческую ценность как некая летопись одного времени и одного культа с его иллюзорным «духовным раем». Она пишет:

«Мне нет никакого резона кого-то осуждать или пытаться выставить себя положительной. Это моя жизнь, это люди, которых я встречала на своем пути, и какими бы они ни были, цель моего повествования от этого никак не зависит. Я хочу выплакаться и посмеяться, чтобы идти дальше, не озираясь по сторонам. Все мы ходим под одним Богом, и каждый ответит лично за себя».

Несмотря на легкий, и я бы даже сказал, шутливый язык, Елена, не без доли самоиронии, поднимает очень серьезные и глубокие темы. Она пишет о самообмане в отношениях между Свидетелями Иеговы, о черствости, надменности, тщеславии и многих других проявлениях «добродетели». Все эти отрицательные качества – не просто продукт человеческого несовершенства. Их не принесли с улицы те, кого можно было бы назвать «не до конца духовными», но бережно взрастили отравленным молоком матери-организации.

И это не удивительно. Вариться в котле ограниченного - во всех отношениях – мирка, значит взирать на мир однобоко и предубежденно, возводить в норму коллективную глупость и ненавидеть каждого, кто оказался выше этой глупости.

Опять же кто-то скажет: «Свидетели Иеговы не такие…»

И опять же, нет! Свидетели Иеговы именно такие. Через свои издания они неустанно кричат о множестве положительных качеств, в высшей степени якобы им присущих, и не замечают, как посредством пропаганды собственной уникальности и избранности выявляют себя обыкновенными самовлюбленными фарисеями, для кого добродетель ограничивается скупым сводом внутренних правил.

Мы посчитали, что дневник Елены в его буквальном виде – это сугубо личный документ. Хотелось бы передать его суть в более доступной форме, осовременить, внести в него игру, своеобразный экшен, при этом сохраняя дух и гармонию слов.

Надеюсь, в этой поучительной истории каждый из вас распознает незримый фантом самого себя. Ведь каждый подспудно тяготеет не к эфемерному праведному, а искреннему и настоящему.

По просьбе автора, фамилия Лены и город ее реального проживания изменены, поскольку она не без основания опасается, что действующие члены ОСБ (Общества Сторожевой Башни) могут вмешаться в ее семейную жизнь посредством Интернета.

Желаю приятного чтения! С любовью!

Я прочитал эту книгу, когда рука редактора еще не отшлифовала острые углы и ненужные детали. Но даже в «сыром» виде воспоминания Лены показались мне крайне интересными.

Лену я знаю давно. К тому же в моей судьбе тоже была недолгая полоса неопределенности, связанная с членством в Обществе Сторожевой Башни. По молодости я окончил медицинский институт, и некоторые вещи, связанные с догматикой ОСБ, рассматривал именно в научном ключе. Иногда я переходил на спор, зная наверняка, что это не приведет к каким-то санкциям или изгнанию именно потому, что я являлся квалифицированным врачом, приносящим немалую пользу местным Свидетелям Иеговы, для которых получать бесплатные консультации и помощь было в порядке вещей.

Например, я был согласен с тем, что переливание крови требует особого подхода, избирательности. Но категорический отказ Свидетелей Иеговы от переливания как такового вызывал во мне недоумение. Существуют конкретные ситуации, при которых переливание крови необходимо, не говоря уже о чрезвычайных, особенно связанных с детьми. «Библейские» причины для запрета были мне абсолютно непонятны. Чем больше я исследовал эту тему, тем больше убеждался, что в Библии нет запрета на переливание крови, и речь в ней идет о банальном рационе питания.

Надо сказать, что, когда я стал Свидетелем, подходил ко многим учениям слишком доверчиво, поскольку не секрет, что любое мнение, не прописанное в их литературе, заведомо неправильное, «небиблейское». Но постепенно я отказался от подобного легковерного подхода. Кстати, в этом мы очень похожи с Леной.

Тем не менее, поплатился я не за свои взгляды, а за любовь к «мирской» девушке. Пришлось пройти через череду унижений и оскорблений. Меня обвинили в блуде и впоследствии мне пришлось переехать со своей новой женой в более спокойный район, дабы не видеть полных ненависти взглядов местных «праведников» во плоти. И опять же, даже не подозревая об этом, мы с Леной действовали схожим образом.

В этом смысле воспоминания Елены Варлей задели меня за живое. Примерно в одно и то же время мы оказались в одной лодке посреди бурлящего океана.

Сергей Осипов, Новгород

Прочитал книгу на одном дыхании, за несколько часов. Без всякой скромности скажу, что я бы ждал второй части книги или подобной реалистичной биографии, но с более подробными деталями о жизни в ОСБ и после, в «мире», чтобы как можно больше подчеркнуть разницу, так как я сам, в своей жизни эту разницу очень сильно ощутил.

Андрей, бывший Свидетель Иеговы с 10-летним стажем

Прочитал взахлёб. С удовольствием! До 3 часов ночи, хотя в 7 утра надо было вставать. Очень волнующее и искреннее повествование! Нотки эротизма даже делают более естественным это изложение. Видно, что писал человек, отбросивший скорлупу. Очень понравились в высшей степени грамотные речевые обороты, и прекрасное чувство юмора автора… Снимаю шляпу перед всеми, кто выпустил этот шедевр. Огромное спасибо!

Сергей, г. Кишинев (Молдова)

Цитата из книги: «Лен, расскажи о себе. Как ты пришла в истину?» Когда мне задавали такой вопрос, я начинала оправдываться. Запинаясь, рассказывала историю о том, как такая недостойнейшая из смертных попала в «святую» организацию. Мысль о моей ничтожности мне внушили именно здесь, в организации. Сейчас я это осознаю. А тогда слезы наворачивались от мысли, какую честь мне оказали, приняв в свои ряды! Автору книги - спасибо. Столько всего вспомнилось! Полжизни перед глазами прокрутилось...

Алёна. Казахстан

Чудная книга! Я в восторге! Спасибо за «Отражение души». Всё, о чем пишется, так перекликается с моей душой. Столько боли, переживаний, внутренних терзаний и облегчения, что все в прошлом...

Из книги: «я стала невидимкой, бредущим фантомом». Не удивительно, что когда прозреваешь, видишь мир вокруг, но он не видит тебя, так как мы научены жить «не в мире». И понимание того, что «оступись на полшага сегодня и все награды прошлого падут в неизвестность». Страх потерять все - и даже где-то себя, - так как по-другому жить уже не умеешь. Но когда «я стала другой», мучительно больно просто «висеть» и жить, как будто с тобой ничего не происходит. «Когда на устах без разбора склоняется божье имя, любое лукавство становится священным», поэтому я тоже стала обостренно чувствовать желание уйти, не обернувшись. Так и произошло после трех лет промывки глаз и очищения своей совести не перед людьми (Свидетелями Иеговы), а перед Богом настоящим, греющим душу и сейчас и всегда. Спасибо за «Отражение души» - такую чувственную книгу, вдохновленную переживаниями, похожими на мои!!!

Наташа Смирнова

Спасибо Лене! Дважды прочитала ее историю. Было не оторваться… Иногда не с кем поговорить, открыть душу. Такие как Лена – бесценные люди. Я всегда удивлялась способности Свидетелей Иеговы совмещать в себе несовместимые вещи: дух пуританства и склочности, переходящей в пошлость. Теперь я уже не удивляюсь.

Ирина Андрулис. Украина

Прочел Елену Варлей. Надо сказать, ходил под сильным впечатлением...

Денис Н.

Рассказ изумительный! Крик души! Хотелось бы, чтобы и члены организации тоже прочитали его, но эротические вставки испугают правоверных Свидетелей Иеговы... Лично меня эти откровения не испугали, это нормальные мысли здоровой крепкой женщины...

В. Симонов, Хабаровск

Большое спасибо, Елена! За то, что ты набралась сил и вернулась мыслями в то время, окунулась вновь в атмосферу затхлого склепа, в котором люди хоронят нормальные человеческие чувства, заменяя их мертвыми суррогатами. Читая твою книгу, я тоже возвратился туда. Вновь прочувствовал, что это такое: не любить, а «проявлять любовь» (да еще и «уместным образом»), слушать не свое сердце, а «обученную по Библии (если бы) совесть». Вновь увидел лица «сестер» из моего бывшего собрания, чьи жизни были впустую потрачены на так называемое «дело Царства»... Какое счастье, что для меня, как и для тебя, все это - в прошлом!

Сергей, бывший Свидетель Иеговы с 13-летним стажем, Москва

Книга пробрала до слез. Муж подошел и спросил: «Ты опять за старое. Про религию». Нет, это не про религию, ответила я, это про меня…

Светлана Русакова, Таллинн, Эстония

Порция негативных переживаний, которая может подействовать на читателя со страниц книги, сравнима по дозе и действию с прививкой… Эта доза негатива уж точно будет в пределах 1% от того, который бы получил человек, будь он Свидетелем Иеговы года два или три. Говорю вам это как настоящий Свидетель Иеговы с многолетним стажем.

Если вы плохо знакомы с Обществом Сторожевой Башни или пришли туда устраивать свои житейские дела – семью, «теократическую карьеру», – эта книга для вас, читайте и благодарите автора за позитив и негатив, ибо и с того и с другого сможете извлечь пользу. А с негатива особенно – он поможет вам отвергнуть от себя 99% того негатива, который бы обрушился на вас, попади вы в культовую среду.

«Негатив», о котором идет речь, обличен в форму слов и словосочетаний, с ним можно работать разумом. Разумом можно его осознать и нейтрализовать. В книге описывается тот негатив, который плохо фильтруется разумом обычного Свидетеля, да и вообще человеком, не информированным о теневых сторонах жития-бытия в ОСБ. В книге уже многое отфильтровано автором и показано как человек преодолел препятствия на пути к своему счастью, вышел из жизненного тупика. Книга о тех неприятных переживаниях, которые довелось перенести одной девушке, попавшей в ряды ОСБ в 90-е годы. А также о том, как она оттуда выпуталась, как ей помогли и чего ей это стоило.

Б. Д., Украина

…Я стояла у воды,  всматриваясь в свое отражение:

девчонка в смешном зеленом платьице с наивной верой в то,

что дарованное счастье любить и быть любимой никогда не кончится

Заново переживать былые чувства – будто возвращаться в порушенный временем дом, сквозь стены и крышу которого гуляет промозглый ветер. Здесь холодно и неуютно, и уже ничего не связывает тебя с этим заброшенным одиноким призраком.

Время лечит – я это знаю. Но происходит это вовсе не оттого, что время само по себе обладает какой-то целительной способностью. Дарованные судьбой люди – именно они врачуют и возвращают к жизни. И уже нет причин обращаться назад, ворошить прошлое и о чем-то жалеть.

И вдруг ты находишь забытый дневник, сдуваешь с него пыль и открываешь – неуверенно, с опаской. Хочется обернуться по сторонам. Убедиться, что вокруг никого нет, никто не наблюдает за тобой. Странное ощущение. Тебе нечего таить, но ты таишься. Ты сжимаешься, и по твоему телу проносится цепенящий импульс. Руки хотят разжаться, но не в силах сделать этого.

Зачем ты сохранила его? Зачем положила на дно старой коробки, которую неминуемо ожидал бы обряд очищения?

А может быть, всё, что брошено в темных чуланах памяти, когда-то вырывается наружу, чтобы воскресить боль? Это как ящик Пандоры, открыть который – значит обречь себя на муки, и единственным утешением служит лишь то, что на дне его все еще остается Надежда.

Сейчас ты пролистаешь каждую страницу. Узловатый почерк покажется тебе знакомым и далеким одновременно. На полях множество пометок, которые когда-то, вероятно, имели глубокий смысл. Разбросанные по тетради мысли уже не воспаляют воображения, кажутся наивными и будничными.

Впрочем, ты обманываешь себя.

Если все обстоит именно так, то почему эти незатейливые буквы, сложенные в слова, пугают, и ты буквально кожей чувствуешь внутренний озноб, словно тело мгновенно лишается благостного тепла.

Ты начинаешь листать страницы и выхватывать взглядом отдельные эпизоды, мгновенно соединяя их на виртуальной шкале времени. И лишь на последнем пожелтевшем листе ты можешь облегченно вздохнуть. Твои мысли переплелись. В голове кружится столько видеофайлов, что, кажется, мозг должен воспротивиться и устроить внезапную перезагрузку, удаляя ненужное в корзину небытия.

Вокруг тишина. Ты любишь тишину, но сейчас все не так. В этой тиши есть нечто устрашающее, омерзительное.

И тут ты вспоминаешь, что в холле горит камин. Очень кстати…

Это была обычная школа. Свежая штукатурка придавала ей почти неземной лоск. На фоне грязного асфальта, покосившихся ограждений и угрюмых домишек, школа словно вынырнула из сказочной норы. Было предчувствие - что-то должно произойти. Материальное или нематериальное, но непременно хорошее.

Словно лазурный островок в муругой пелене.

Пригласила меня Мария. Еще по школьным годам мы были хорошими подругами. Не так чтобы не разлей вода, но поддерживали друг друга не раз. Помнится однажды на уроке физкультуры один мальчишка начал толкать меня, и, когда я потеряла равновесие и с грохотом упала на пол, он залился безудержным смехом. И тут на помощь подоспела Мария. Крупной комплекцией она не отличалась, но держать удар умела. В итоге «герой» превратился в посмешище для всего класса.

В то время я навещала свою двоюродную сестру (единственный по-настоящему близкий родственник после смерти моих родителей) и сразу же позвонила бывшей подруге. Она меня узнала и буквально прокричала в трубку:

- Леночка, я уж думала ты пропала! Уехала в свой Питер и поминай как звали. В гости зайдешь?

Я обещалась зайти и на следующий день мы встретились недалеко от ее дома. Мария закончила институт, сначала работала следователем в милиции, а потом пошла по прямому назначению – учителем французского.

- Следователем? Как же тебя угораздило?

- Да очень просто. У них же работать некому. Берут с руками и ногами, лишь бы вышка была.

- Надеюсь, допросы проводила на русском?

- На очень ломаном русском, - лукаво подмигнула Мария. - Там такая лексика, что лучше тебе этого не слышать.

Мы проговорили ни о чем, и я перевела тему на главное.

- Ты знаешь, я тебе хочу книжки кое-какие подарить.

Не сказать, что моё преподнесение оказалось блестящим, но на большее меня не хватило.

Я достала из сумки коричневый томик «Самого великого человека» и несколько журналов. Мария посмотрела на меня взглядом, полным непонимания, нерешительно взяла из моих рук книги и с некоторой настороженностью в голосе спросила:

- Ты чего, в бога ударилась?

- В общем, я и раньше верила в бога, - почти оправдывалась я, - но к религиям относилась с опаской. И вот встретила замечательных людей… Они мне открыли глаза на Библию… Мне трудно тебе это объяснить, но уже много лет я - Свидетель Иеговы.

Это был классический ответ на стандартный вопрос, от которого хотелось поскорее отмазаться. Просто признаться, что я – Свидетель Иеговы, значит навесить на себя в глазах собеседницы ярлык сектантки. Для начала нужно было подготовить почву, использовать, так сказать, отвлекающий маневр. И хотя мне это вполне удалось, не думаю, что в эту секунду улыбка на моем лице выглядела хоть отчасти естественной. Но самое страшное было уже позади.

Тем не менее, Мария улыбнулась:

- Ладно. Спасибо, почитаю. А ты, кстати, можешь к нам в школу прийти. Расскажешь о своей Библии.

Я опешила. Если бы Мария начала критиковать меня или того хуже - насмехаться, я бы не удивилась. Но пригласить в школу с проповедью – такого я не ожидала.

- Тогда может к директору школы подойти? – спросила я. - Ну, чтоб предупредить и договориться.

Мария повторно одарила меня оценивающим взглядом.

- К какому директору? Приходи и все. Встреча с замечательными людьми – слышала о таком?

На том мы и порешили.

И вот я стою перед классом. Ребята лет четырнадцати разглядывают меня как пришельца. Хотя примерно так я себя и чувствовала. Пришелец от Бога с единственной истиной во всей Вселенной. Эксклюзив так сказать.

Я смотрела в глаза этих мальчишек и девчонок и думала – может быть, кто-то из них тоже станет Свидетелем Иеговы. Их гибнущий мир обречен. И в эту секунду, прямо через меня Бог предоставляет им уникальную возможность открыть путь спасения…

Так я думала.

Сначала я рассказала о том, что такое Писание. Потом перешла на Свидетелей Иеговы. И, наконец, дошла до апофеоза.

- Ребята, в Библии Иисус предсказал, что скоро наступит новый мир. Вы только подумайте: люди, которые родились в 1914 году, еще не все умрут, как наступит Армагеддон.

Тогда я еще не знала, что несу откровенную чушь. Что буквально через месяц я буду держать в руках журнал, в котором моя организация собственноручно откажется от этого «обещания Христа».

И уж тем более я помыслить не могла, чем обернется моя проповедь.

Мария слушала меня с почти отсутствующим взглядом. Школьники, наоборот, довольно живо вовлеклись в обсуждение. Посыпались вопросы. Я отвечала на них с видом всезнающего профессора, для которого нет ничего тайного. Ответы отлетали от меня пулеметной дробью. И вдруг руку поднял сидящий за последней партой паренек с неуправляемой копной волос.

- Скажите, а бог ненавидит дьявола?

Класс затих. Все пристально уставились на меня. Я открыла было рот, но ничего не сказала. Лишь ощутила невыносимо жгучее состояние безвоздушного пространства. Странное, нелепое состояние. Будто несущаяся на полном ходу машина врезается в стену бетона. В голове пролетали осколки беспорядочных мыслей, навеянных прочитанными журналами, и никак не хотели соединяться.

«Бог есть любовь»… «низвергнет сатану в бездну»… «закует»…

Что со мной? Ну скажи что-нибудь. Скажи, что не знаешь ответа на этот вопрос. Только не молчи.

- Мне… я думаю… если приду к вам в следующий раз, то обязательно все подробно расскажу, - промямлила я.

Впрочем, я лишь продублировала трюк, который проделывают все Свидетели Иеговы, когда им задают неудобный вопрос – переводят тему или поскорее исчезают.

Тут Мария воспряла духом, вспорхнула из-за стола и стала что-то щебетать. В дверях она прошептала:

- Спасибо, Леночка! Было очень интересно. Вечером созвонимся. – С этими словами дверь захлопнулась прямо перед моим носом.

Но мы так и не созвонились.

В тот день дорога домой показалась мне вечностью. На душе было неспокойно. Приторно. Мимо пробегали галдящие ребятишки, катили коляски озабоченные мамаши, и никто не обращал на меня никакого внимания.

А может и впрямь я вдруг стала невидимкой, бредущим фантомом?

Кажется, свежий воздух пошел на пользу. Мысли стали пугающе приходить в порядок. Я присела на скамью. Напротив меня на высоком постаменте замерли два окрашенных в серебристый цвет изваяния школьников с галстуками на шее. Пионеры. Надо же, совсем как я.

Перед моим взором вырос мальчишка с копной волос.

Скажите, а бог ненавидит дьявола?

Господи, мальчик, да откуда ж мне знать. Я ничего не знаю о Боге. Я никогда не задавалась вопросом, каков он. Чтобы ответить на него самой. Все, что я знаю, мне написали здесь, в журналах, которые я таскаю с собой как прокладки в критические дни. Мне вручили его фоторобот и заставили верить, что Бог именно таков. Он думает именно так, он хочет именно этого, ты для него должна именно то.

Господи, какой бред. И я как шальная ношусь со всей этой писаниной по тысяче часов в год. И лишь один вопрос обычного учащегося средней школы делает из меня посмешище.

Скажите, а бог ненавидит дьявола?

Мальчик, чего ж ты такой умный. Тетя пашет «общим пионером» третий год. Память феноменальная, помню все от корки до корки. Разбуди меня в полнолуние, и открою журнал «Сторожевая Башня» на нужной странице. И всего лишь один вопрос, который выпадает из реестра теократической свалки, опускает меня на грешную землю.

Я не читала об этом. Умные дяди забыли сообщить, ненавидит ли Бог дьявола. Сообщат. Надо только подождать.

Но стоит ли?

Игорь был более чем импозантен. Да и ресторан походил на английскую усадьбу. Казалось, даже дерево, которым облицовано помещение, некогда имело честь взрастать в самых престижных районах английских лесов.

Одновременно с Игорем я открыла кожаную папку меню, и еще раз удостоверилась в нереальности происходящего. Даже в названиях блюд витал неуловимый шарм аристократизма: форель с миндалем, салат с мякотью цыпленка. С трудом верилось, что для кого-то подобная кухня может служить каждодневным рационом. В моем понимании вермишель, пельмени и котлета по-киевски являлись верхом кулинарного изыска и лучшим способом заморить червячка.

Я никогда раньше не посещала столь шикарных заведений и задавалась лишь одним вопросом: откуда мой бедный студент наскреб денег на столь неравноценную замену ужину в институтской столовой.

Игорь словно читал мои мысли и таинственно улыбался. Его задорная улыбка, сводящая с ума не один десяток студенток, как всегда, была неподражаема. А небесно-голубые глаза с чуть заметным прищуром на фоне убаюкивающего бежевого пространства зала завораживали чарующим гипнозом.

- С Днем рождения, Леночка! – он поднял бокал темно-красного вина.

Я старалась выглядеть естественной, но это удавалось с огромным трудом. Кажется, вибрировала каждая клеточка моего организма. Игорь меня возбуждал – к поэзии, к сказке, к чему-то неописуемому, чего со мной до этого никогда не случалось. Это был Принц, который, кажется, вот-вот встанет, подарит прощальный поцелуй и испарится в пелене облаков.

Игорь заказал белую рыбу (еврейскую, как он выразился). Дабы не оказаться в глупом положении, я заказала то же самое, поскольку не совсем представляла, что собственно кроется за причудливыми названиями местной кухни.

Мы познакомились с Игорем всего два месяца назад во время институтского новогоднего фуршета. Он был на год старше меня, и не заметить его было невозможно. Стройный, улыбчивый, излучающий мириады тепла, словно бог, спустившийся с Олимпа.

Он подошел ко мне неожиданно, словно возник из пустоты.

- Привет! Ты танцуешь?

В таких ситуациях приличная девушка не упустит момента набить себе цену, несколько растянув мгновение между протянутой рукой кавалера и грациозным движением в его направлении. Но в моей ситуации законы этикета потеряли всякий смысл. Если какие законы и продолжали действовать, то лишь естественного отбора. Кажется, я вцепилась в него раньше, чем успела ответить.

Это было так необыкновенно! Кружась в танце, он все сильнее прижимал меня к себе и все плотнее касался губами моих волос. Он был настолько близок, что, казалось, вот-вот сольется со мной в единый клокочущий вулкан. Все переживания дня, будничная суета испарились вместе с бликами зеркального шара над нашими головами.

Все казалось нереальным… Самый красивый парень на курсе. Я недостойна того, чтобы он стал моим. И насколько бы сильно мне этого не хотелось, но сказка обязательно закончится. Сколько длиться песня? Минут пять от силы? Значит, через пять минут моя песенка будет спета…

Ревнивые взгляды его однокурсниц возвращали меня на грешную землю и лишний раз убеждали в том, что помимо романтики, в мире существует жестокая женская конкуренция.

И вот мы вместе. «Еврейская» рыба, свечи и сладкое вино…

Господи, это невероятно! Мне хотелось запомнить каждое его движение, впитать каждый его жест. Я была готова на все, чтобы остановить это мгновение навсегда.

А потом, в продолжение вечера, наступила ночь счастья, когда звезды и галактики слились в один большой ком, чтобы взорваться новой Вселенной.

И лишь к рассвету изнеможение дало о себе знать…

Я уже стала другой. Я стала взрослой.

Тогда мне было девятнадцать. Теперь двадцать шесть.

Я сижу в обычном кафе, где обшарпанные стулья и столы не без успеха пытаются гармонировать с сине-зеленым потолком и тремя витринами-холодильниками. Вместо благородного дерева – панели ДСП. Вместо загадочной ауры – запах вчерашнего салата. Чуть приглушенный свет был призван придать местному шедевру общепита намек на дизайнерский промысел.

- Здесь хорошая кухня, – произнёс мой собеседник.

Никита судорожно перебирал ломтики огурцов, не ведая, как справиться со своими эмоциями. Кажется, встреча наедине с лицом противоположного пола вызвала в нем непроизвольную потерю концентрации, и как раз в эту секунду он пытался разгадать загадку о предназначении стоящего перед ним салата с майонезом.

Я уже поняла, что в его ближайшие планы неожиданно встряла романтика. Понять было не сложно. Полсобрания только об этом и говорили: «Лен, хватай Никиту за уздцы, такой брат».

Но если Никита и обладал хоть какими-то уздцами, то он их решительно скрывал.

У него не было ни нормальной работы, ни квартиры, ни знания женского пола. Зато была должность служебного помощника и цель – как он выразился - проповедовать не меньше двадцати часов каждый месяц до самого Армагеддона. А учитывая, что Армагеддон в нашем тогдашнем понимании должен был случиться уже завтра, Никите стоило бы поторопиться. Ведь кроме двадцати часов в месяц, у него еще были виды на меня. Кто его знает, что там после Армагеддона…

Я перехватила его взгляд, и он тут же стеснительно опустил глаза в тарелку.

- Да, здесь неплохо, – ответила я невпопад, прекрасно понимая, что более нелепого заведения вряд ли можно было найти. – И часто ты сюда приходишь?

- Иногда. Ты же знаешь, у меня мама готовит не хуже.

«Знаешь»? Откуда я могу это знать, если я ни разу не была у тебя в гостях.

Да что ж такое! Еще накануне после собрания он подошел и пригласил меня в кафе. Причем сделал это настолько не оригинально, что стало даже интересно.

- Лен, что ты делаешь после служения в субботу? – как истинный Свидетель он держал в руках блокнот и ручку, готовый незамедлительно стенографировать мои показания.

- Домой иду. А что?

- Давай сходим в кафе. Я тебя приглашаю. Час попроповедуем, а в одиннадцать встретимся у кафе.

И теперь он изо всех сил пытался проглотить этот несуразный набор овощей, а мне оставалось лицезреть его не совсем удачные попытки и теряться в догадках, как поддержать разговор.

- Кажется, живу здесь давно, а все не могу привыкнуть к Питеру.

Эта фраза была обращена не столько к Никите, сколько к самой себе.

Никита перестал жевать и демонстративно облизал губы. Его коротко остриженные волосы придавали и без того продолговатому лицу законченную яйцеобразную форму. Отсутствие у мужчин из числа Свидетелей Иеговы права на эксперименты с собственной прической делало из них подобие манекена. Особенно это бросалось в глаза, если отойти и посмотреть издалека. Меня так и подмывало порекомендовать Никите другой стиль. Я даже знала какой, но, к счастью, он опередил меня.

- Лен, расскажи о себе. Как ты пришла в истину?

Оба-на! Вот этого я никак не ожидала.

«Как пришел в истину» - это суперзаезженный вопрос каждого Свидетеля Иеговы, желающего разрядить обстановку в общении, особенно когда речь идет о «возвещателях», с которыми мало знаком. Или, как в моем случае, чей «свидетельский бушлат» скроен с некоторыми отступлениями от стандарта. Меня считали не самой общительной сестрой, несмотря на то, что проповедовала я больше многих в собрании. Впрочем, я согласна с таким мнением…

Обсуждать «приход в истину», все равно, что рассматривать семейные фотоальбомы, в которых запечатлены чужие лица и чужие судьбы. Но, насколько бы скучным не оказалось такое занятие, еще хуже, когда вообще не о чем поговорить.

«Приход в истину» - как привод в полицию: даже если не осознаешь за что, новые ощущения тебе гарантированы.

Как я пришла в «истину»?

Дорогой Никита, да разве жизнь начинается с этого? Ладно, ты сам попросил…

Все началось с приходом 90-х.

Игорь, ставший для меня самым родным человеком, уже несколько лет проживал в неизвестном направлении. Мой второй парень знал об этом, но поначалу не выказывал никаких эмоций. Потом появились нотки ревности и озлобления. Он сутками пропадал с друзьями в музыкальной студии, и появлялся только для того, чтобы отоспаться и исчезнуть вновь. Мы расстались вовремя, не доводя наши отношения до умопомрачительных ссор.

К тому времени я уже закончила институт и решила переехать в Питер, где после смерти бабушки осталась двухкомнатная квартира. Здесь я устроилась на работу в отдел кадастрового учета, и заработанных денег мне вполне хватало на размеренную и беззаботную жизнь. Заводить новые знакомства, - а уж тем более новые романы, - я не торопилась. Личный опыт подсказывал, что ничего хорошего из этого не выйдет, и было бы разумней просто пожить для себя.

Никаких религиозных поползновений в те годы я не испытывала и, если бы мне сказали, что я когда-нибудь войду в какую-нибудь религию, я посчитала бы это за очень неуместную шутку.

В этот момент появились они, Свидетели Иеговы. Точнее, она.

В соседнем отделе моего предприятия работала женщина, которая украдкой подкладывала нам журналы «Сторожевая Башня». Обычно мы прятали их в стол или выбрасывали. Но однажды, когда наступил перерыв в заявках на оформление документов, и у меня появилось свободное время, я решила их почитать.

Разносчица журналов заметила мой интерес и в тот же день после работы подошла ко мне и начала энергично проповедовать, неуемно жестикулируя и извергая миллион слов в минуту.

В конце концов, она сказала:

- Лена, я могу раз в неделю рассказывать тебе о Библии. Если у тебя будет хотя бы полчаса в неделю, этого вполне достаточно. Ты когда-нибудь читала Библию?

- Нет, - ответила я, хотя на самом деле Библия стояла у меня на книжной полке и я не раз пробовала ее читать. Но хватало меня ненадолго.

- Ты не представляешь как это интересно! А ты хоть раз задумывалась, что в ней говорится о будущем?

В общем, я согласилась. Мне действительно было интересно узнать о Библии, и на самом деле интересовала тема предсказаний. И мы стали встречаться. Вот только обещанные полчаса в неделю неожиданно превратились в многочасовые посиделки, причем большая часть времени уходила на обсуждение чего угодно, только не Библии. Не скажу, что я оставалась от этого в восторге.

Однажды речь зашла о том, насколько пагубно человеческое общество и каждый человек в отдельности. Я тут же возразила:

- Но я знаю много хороших людей! Разве можно вот так взять и всех под одну гребенку?

И услышала сногсшибательный ответ:

- До тех пор, пока они не признают «истину» и не придут в собрание народа Бога, они хорошие только в собственных глазах. Иисус разделяет людей на овец и козлов. Овцы – это мы…

Помню, после этого разговора остался очень неприятный осадок, но, в конце концов, я решила послушаться своей учительницы, которая убеждала меня «узнать всю истину» и не делать поспешных выводов.

- Иегова дал нам эту книгу для изучения и в ней тридцать глав [1]. Это не случайно! Ты должна узнать всю истину, и только потом решить с Иеговой ты или нет.

Анна, – так звали эту женщину, - сначала приходила одна, но вскоре к ней присоединился пожилой мужчина из местного собрания Свидетелей Иеговы.

- Леночка, обязательно приходи на собрание! – многократно внушала мне Анна, - Только там Бог дает святой дух. А без него ты не сможешь понять Библию и прийти к нему.

Все это было необычно и интригующе. Я мало что понимала, но Анна и ее спутник так живо и эмоционально объясняли мне разные темы, что не оставалось никаких сомнений в их искренней правоте. Они буквально жонглировали Библией, извлекая из нее всевозможные ссылки. В итоге Библию я так и не прочитала, зато была уверена, что знаю ее лучше всех. По крайней мере, в нашем отделе.

Но именно собрания сделали свое дело – довольно быстро я стала Свидетелем Иеговы.

Позже я не раз задавалась вопросом: чем было вызвано столь скоропалительное решение? Совершенно очевидно, что некоторые вещи претили моему мировоззрению, с чем-то я внутренне абсолютно не соглашалась, и все-таки стала одной из них.

Но ответ лежал на поверхности.

После переезда в моей жизни возник вакуум, который не могли заполнить друзья за неимением последних. Заводить новую дружбу я не торопилась, а здесь, в собрании меня окружали доброжелательные молодые мужчины и женщины, среди которых, кажется, было не сложно найти новую компанию, тем более что многие из них вели себя подчеркнуто уважительно. К тому же, здесь же я познакомилась с некоторыми иностранцами, в том числе черными, что для недавнего «совка» было совсем уж экзотикой. Сразу возникала кровожадная идея захомутать какого-нибудь финна, немца или поляка и свалить с ним за бугор. Но довольно быстро я переборола в себе ушлый инстинкт незамужней женщины и переключилась на более духовное занятие – подготовку к крещению.

Милые улыбки и самое подобострастное отношение окружавших меня Свидетелей Иеговы создавали иллюзию счастливого семейства, которое, тем не менее, несказанно страдало бы без моего присутствия.

Как-то я призналась Анне:

- Я сегодня шла по Лиговке, мимо Церкви, и мне захотелось войти внутрь. Я даже взяла там несколько трактатов.

Это неуклюжее слово уже устойчиво вошло в мой лексикон, но реакция Анны оказалась для меня полной неожиданностью. Я сразу поняла, что слово «трактат» было использовано мной в явно неблагожелательном контексте, а слово «церковь» вообще могло довести Свидетеля Иеговы до предынфарктного состояния. Тогда я еще была слишком «слаба», чтобы учитывать нюансы местной психологии, и говорила без оглядки на их реакцию.

Анна округлила глаза:

- Лена, разве ты не помнишь, что об этом думает Иегова?

Мне лишь осталось в очередной раз подивиться столь близкой связи Иеговы с этой немолодой женщиной, которая в курсе дуновения каждой божественной мысли. Поэтому пришла пора округлиться моим глазам.

- Но… - я даже не нашлась что сказать.

Анна была испугана. Такое лицо бывает у людей, которые моментально теряют всех близких родственников и в панике соображают, кого хоронить первым.

- Лена, - возбужденно произнесла она, - мы не можем есть со стола демонов. Сатана создал все эти религии, чтобы отвести людей от Бога. Иегова хочет, чтобы мы питались только с его стола. А что он нам дает? Наши журналы, книги и брошюры.

С этими словами она вынула из сумочки несколько журналов и потрясла ими.

- В них Иегова говорит нам то, что является истиной. А ты читаешь то, что он ненавидит!

В этот момент мне почему-то захотелось прокрутить время вспять, чтобы вырезать из жизни последние две злосчастные минуты с упоминанием «трактата».

Далее следовал продолжительный монолог, потрясший меня до глубины души. Из него следовало, что я не должна читать ничего постороннего. Не должна сомневаться, думать о чем-то ином. Разрешалось разве что дышать.

Но это же противоестественно, подумала я. Вера, как и поиск, немыслима без сомнений. Не помню кто сказал, но абсурдны не сомнения, а слепая уверенность. Я это понимала, но где-то там, глубоко, внутри своей созревающей души, для которой мир только-только открывал свои объятия. Я еще мыслила категориями иррациональными, и необычная религия нового города воспринималась как естественное продолжение житейских приключений.

Но если посмотреть на все иначе? Если согласиться с Анной? Кажется, Свидетели Иеговы - неплохие люди, и с некоторыми из них у меня даже завязалось довольно тесное общение. Что, если закрыть глаза на непонимание и просто довериться им? Ведь «следование этому пути приносит счастье» - так меня учили.

И еще учили не ставить знака различия между новой «семьей» и Богом. Нет, в открытую такого никто не говорил, но подспудно эта мысль закрепляется на уровне подсознания. Ее внушают, даже не прилагая особых усилий.

Наверно, я тоже, как и они, должна радовать Бога. Плясать под общую дудку, а взамен получать наслаждение. Или хотя бы - как минимум - постараться не довести Анну до сердечного приступа.

Аминь! Да будет так!

[1] Речь идет о книге «Ты можешь жить вечно в раю на земле», по которой в те годы проводились изучения с потенциальными членами организации. Позднее она была заменена на другую книгу, в которой были удалены некоторые лжепророчества. – Прим. редактора.

- Как я пришла в «истину»?

Я вздохнула. Никита подался вперед в ожидании чуда, будто сейчас перед ним откроется тайна Третьей Планеты. Вероятно, он рассчитывал на продолжительный экскурс в героическое прошлое, но роль рассказчика меня почему-то не трогала.

Я смотрела на него и думала: почему у меня нет интереса ни к одному брату. Вот, например, Никита. Хороший парень, далеко не урод, особенно если исправить прическу. Достоин почетного звания Труженика Теократии. Собрания не пропускает, к своим обязанностям относится ответственно. В перерывах между уборкой территории и мытьем окон бегает на служение. Послушный сын своей неуемной матери, которой невозможно угодить. Хочет стать старейшиной, и, думаю, недолго ему осталось мучиться. Вожделенно вдыхая аромат желторотого холостяка, средневозрастные одинокие сестры рыдают в подушки. И не только средневозрастные.

Правда, есть один недостаток: он проживает с матерью в однокомнатной клетушке. Но учитывая, что скоро Армагеддон…

Я с жалостью смотрела на Никиту, а перед глазами все равно появлялся он – мой милый, дорогой человечек, которого я потеряла.

Желанная гавань, оставшаяся в призрачной дали. Кажется, это было совсем недавно. Стоит лишь протянуть руку…

Его стройное мужское тело. Его теплое дыхание и низкий, чуть с хрипотцой, голос. Его голубые глаза, в которых нашли пристанище нежность и доброта. Его упругий член, властно проникающий в самое пекло мироздания… Он будто следовал за мной по пятам...

Как пришла в «истину»?

Ведать историю моего прихода было бессмысленно. Никита не тот слушатель, которому дано слышать. Он не мужчина и не человек. Он - духовный брат. Порода насколько чу́дная, настолько и предсказуемая.

- Как я пришла в истину? Да как и все. Изучала Библию, через год крестилась. А еще через год стала общим пионером. Обычная история.

Мне даже стало немного жаль самой себя – настолько убого звучало то, чем я была обязана гордиться.

Никита вернулся в исходное положение и взял в руки вилку.

- А я узнал истину благодаря маме. Она у меня сама знаешь какая. Всадник без головы.

Я знала историю Никиты и его мамы, и она меня особо не вдохновляла. Его мама носила почетное звание местной «сестрейшины» и просто гром-бабы. Шансы не стать с ней Свидетелем Иеговы равнялись абсолютному нулю. Всадник без головы – это хорошо сказано. Была бы голова - была бы другая женщина. Хотя, видимо, Никита вложил в это выражение какой-то иной смысл.

В этот момент меня осенила авантюрная мысль. Этот парень явно закидывает удочки, хотя рыбак из него совсем никудышный. Для него девушка – воин Христа, переспать с которым можно только после многолетней совместной проповеди с печатью в паспорте. Но это не важно. А что если дать ему возможность выбора – будем дружить или разойдемся как в море корабли.

Это было очень рискованно, но кто не рискует…

К тому же, наблюдать за робким укротителем салатов стало настолько тягостно, что ничего не оставалось, как решиться на подвиг. Если правду говорят, что лучший путь к сердцу мужчины лежит через желудок, то время действовать наступило. Хотя, учитывая эстетический аспект потребляемой Никитой пищи, этот путь вполне может оказаться тупиковым.

И я заговорила:

- Никита, можно тебя кое о чем спросить?

- Да, конечно, - с этими словами он неуклюже запихнул в рот очередную порцию овощей.

- Ты знаешь, этим летом я была у сестры…

- Под Калугой, - не по-джентельменски перебил меня Никита.

- Да, под Калугой, - я сделала вид, что нисколько не удивлена столь детальной информированности собеседника в отношении моей личной жизни. - Так вот, там я оказалась в необычной ситуации. Представь, меня пригласили в школу, и я проповедовала перед целым классом.

- Вот это да! – Наконец-то на лице Никиты нарисовалось хоть какое-то подобие счастья.

- И один мальчик спросил меня, ненавидит ли бог дьявола.

- Что-что он спросил? – Никита снова подался вперед.

- Ненавидит ли бог дьявола? – повторила я, с огорчением признав, что для Никиты «теократические» новости гораздо актуальней романтической чепухи.

- Прямо так и спросил? И что ты ответила?

Мне показалось, что лицо Никиты сейчас лопнет от напряжения.

- Что я могла ответить? Сказала, что не знаю и расскажу в следующий раз. Только когда будет этот следующий раз? А что бы ты ответил?

- Позвонил бы старейшинам и спросил.

- Никита, там не было телефона, и звонить из Калужской области недешево. Короче я не об этом. И вот я потом шла и размышляла. А почему мы все время говорим только то, что прочитали в журналах? Почему не можем сказать то, что думаем сами...

В этот самый момент Никита инстинктивно приостановил жевательный процесс, и его правая рука рассталась с вилкой.

- Так, стоп! – скомандовал он, выпучив от ужаса глаза.

Откуда ни возьмись, в нем вдруг проснулась та самая решимость, которой так недоставало ближайшие десять минут нашего общения.

– Я не понимаю, к чему ты клонишь...

Так-так! Судя по всему, эксперимент не удался.

Я сделала кислый вид, выражая свое разочарование столь предсказуемой реакцией увядающего романтика. Воцарилось молчание, но мне ничего не оставалось, как продолжить ликбез. Зря, конечно, но теперь уж точно терять было нечего.

- Прошу, выслушай до конца. Я не могу говорить, когда меня перебивают. Я с тобой как с другом.

Никита понял намек и немного расслабился.

- Я не говорю что наши журналы плохие или еще что-то. Это «пища раба», я это понимаю не хуже тебя. Но ведь какие-то вещи мы не понимаем. Но могли бы понять, если бы посидели и подумали. Я, например, сделала такой вывод. Если отбросить Ветхий Завет, то получается, что бог не может ненавидеть дьявола.

- Лен, ты меня прости, но что значит отбросить Ветхий Завет? Ты вообще понимаешь, что ты говоришь? Смотри, если у тебя есть вопросы – подойди к старейшинам. А если они не знают, значит, этого еще не написали, и надо просто подождать. В свое время «раб» [1] все объяснит. Ты же не можешь говорить отсебятину. Представь, если мы будем говорить людям то, что думаем сами, мы тогда такого наговорим…

Никита возбудился не по-детски. Мои слова подействовали на него, как красная тряпка на быка, и скромный «ботаник» во мгновение ока превратился в неугомонного борца за справедливость. А я из потенциальной невесты - в безалаберную сестру с признаками бурного помешательства.

- Ладно. Я знаю, что мы не можем ничего придумывать, - парировала я, - но мне кажется, каждый человек должен верить в Бога по-своему. Хотя бы отчасти… Не важно, признает или не признает он что-то, - главное не это. Если я верю, что моя мама справедливая, а, допустим, сестра считает, что она строгая или еще какая, мы все равно любим ее не меньше. Как тебе объяснить… Вера ведь не может строиться только на написанных кем-то книжках или на чьих-то словах. Знаешь, когда я жила в Туле, то к нам в институт приходил один православной священник, и он рассказал забавную историю…

Последние слова Никита уже не слышал. Их перебил настойчивый окрик:

- Я не хочу этого слушать!

С багровым от негодования лицом он выскочил из-за стола, так и не успев прикончить свой салат. Парочка за столиком у окна обеспокоенно обернулась в нашу сторону.

Я еще несколько секунд осмысливала ситуацию, но вывод напрашивался только один: да, с православным священником я слегка переборщила.

[1] Под «рабом» Свидетели Иеговы понимают своё высшее руководство из штаб-квартиры в США.

Это был крепко сложенный мужичок с бесформенной черной бородкой, разлетавшейся в разные стороны. Как он ни приводил ее в порядок, она все равно отказывалась его слушаться.

По аудитории прокатилось эхо смешков. Последняя пара - и такой облом. Теперь слушай этого старикашку, когда уже и без него мозги претерпели все стадии желеобразного состояния.

К нам присоединились студенты других курсов и с гулом расселись по скамьям.

- Ребята, минуточку внимания! – взывала преподавательница. – У нас сегодня необычный гость. Отец Никифор расскажет нам о православной вере. Я понимаю, что вы уже устали, но давайте будем вести себя прилично.

Отец Никифор начал рассказывать о тульских церквях и их истории.

- Кто-то думает, что пряники, самовары и ружья – главные символы нашего города. Отнюдь! Как поется в нашем гимне? «Тула веками оружье ковала, стала похожа сама на ружье». Но все-таки не за ружьями приезжают к нам туристы. И стезя их лежит не на завод пряников да самоваров, а в храмы…

Я посмотрела по сторонам. Кто спал, кто радостно переговаривался, и только несколько человек внимательно вслушивались в певучий речитатив старца.

Вскоре священник обратился к аудитории:

- Друзья, если у вас есть ко мне вопросы, я буду рад ответить.

Руку поднял один из тех, кто не пропустил ни слова. Игорь. Он приподнялся над аудиторией и при виде высокого голубоглазого самца,  все девчонки тут же замолкли.

- Скажите, нужно ли человеку ради спасения непременно идти в церковь и становиться православным?

Настала очередь замолкнуть и мужской части аудитории. Все интригующе посмотрели в сторону отца Никифора.

Старец задорно улыбнулся и сказал:

- Молодой человек, я бы хотел похвалить вас за ваш вопрос. Но, чтобы ответить на него, расскажу одну историю, которая имела место в жизни православного миссионера.

А дело было так. Еще в начале века этот миссионер – тогда еще совсем молодой священник - был отправлен в Китай, в провинцию, где о православной вере слыхом не слыхивали. И вот он много лет несет людям благую весть, а отзыва никакого. Конечно, он разочаровался, но верил, что Господь укрепит его и не оставит бесплодным. Так и произошло.

Чтобы проповедование принесло плоды, Господь дал ему разумение. Этот молодой священник по профессии был врачом. Он стал предлагать людям врачевание и попутно доносил до них слова Христа. Потихоньку стала появляться община.

И вот однажды местный мандарин, или высокий чиновник, призвал его к себе. Его сын лежал с высокой температурой и умирал. Он получил сильное ранение руки, а местные знахари использовали такие методы лечения, что ранение грозило перерасти в гангрену. Тогда миссионер попросил всех удалиться из помещения, после чего зачистил рану от гноя и обработал ее.

Счастью отца не было предела. Он тут же принес клятву принять православную веру и одарить священника богатством. Но когда чиновник пришел к миссионеру, чтобы исполнить свое обещание, его ждало потрясение.

- Я готов стать православным! Дома я повешу иконы и буду молиться как ты. Твой Бог будет моим Богом – как я и обещал.

На что миссионер ответил:

- Ты действительно веришь, что Христос есть твой Господь и твой Спаситель?

Мужчина задумался и честно признался:

- Наверно, нет.

- Ну, тогда к чему все эти жертвы. Это единственное во что ты должен верить. Все прочее не имеет никакого значения.

Чиновник расстроился, но все-таки дары принес. Он передал священнику часть своих земель, на которых вскоре была построена церковь, и она существует до сих пор.

Священник часто встречался с этим чиновником. Они вместе пили чай, играли в настольные игры. И никогда речь не заходила о былой клятве.

И вот прошло более тридцати лет. За эти годы священник стал уже глубоко пожилым человеком и в московском Синоде решили заменить его на двух молодых проповедников. Конечно, ему не хотелось покидать провинцию, которая стала для него духовным пристанищем. Но его никто не желал слушать, и пришлось подчиниться столь высокому установлению.

И в день отъезда, когда вещи были уже собраны, в дверь его кельи кто-то постучал. На пороге оказался тот самый начальник. Он не забыл о клятве. Он видел много добрых дел, которые священник совершал все эти тридцать с лишним лет. И все эти тридцать с лишним лет он не слышал от священника ни единого слова принуждения прийти в церковь.

И вот он стоит на пороге и говорит:

- Друг мой, все эти годы ты был рядом. И я не забыл своей клятвы. И хочу признаться тебе: да, теперь я верю в Христа. И я верю, что он - мой Господь и мой Спаситель.

- Так, что, молодой человек, - закончил свой рассказ отец Никифор, - неважно, когда вы придете в церковь. Важно, как вы проживете все эти годы. Ваша дорога к Христу может оказаться очень долгой, но если однажды вы скажете, что Иисус истинно ваш Господь и ваш Спаситель – значит, вы нашли его, и врата его храма открыты для вас.

Я обернулась к Игорю. Его голубые глаза излучали доброту. Казалось, будто врата небесного храма уже отворились, остается лишь расправить крылья и сделать шаг длиною в вечность…

Следующий день не сулил ничего хорошего. Если Никита проговорится, - а в этом я не сомневалась, - меня ждет разбор полетов со всеми вытекающими последствиями.

Утром никто не позвонил, и с некоторым чувством неведомого я зашагала на работу. Вернувшись вечером, я уже и не помнила об утренних страхах, убралась в квартире и легла читать свежий номер журнала «Пробудитесь!». И тут, словно гром среди ясного неба, раздался звонок в дверь.

На пороге стояли Володя и Саша – старейшины моего собрания. Судя по лицам обоих, шли они не ко мне и просто перепутали подъезды.

- Лена, добрый вечер! – произнес Саша, в то время как Володя судорожно осматривал лестничную площадку. – Как твои дела?

Глупый вопрос, который вполне можно отнести к разряду риторических. К тому же спрашивать нечто подобное на пороге квартиры может лишь тот, кому есть что сказать, если бы не проклятые правила приличия.

- Мы хотели бы поговорить с тобой, - продолжил Саша, не дожидаясь моего ответа. - У тебя есть немного времени?

Самое лукавое преподнесение Свидетеля Иеговы – «у вас есть немного времени». Потом оказывается, что время рассчитывалось по циклам планеты Плутон с учетом всех его магнитных колебаний. Обычно, так говорят, если дела совсем уж плохи.

- Да, конечно, проходите. – Только и смогла ответить я.

Они прошли в комнату, и мы сели друг против друга. Володя достал из сумки Библию. А это значит дела еще хуже, чем я думала. Библию достают в трех случаях: на собрании, в проповеди и для «убийства» ближнего.

Саша был более непосредственен и, прежде чем начать разговор, даже смог выдавить из себя улыбку.

- Сестра, мы разговаривали сегодня с Никитой, и брат сказал, что вчера ты общалась с ним в кафе, и там произошло недоразумение.

- Недоразумение? – переспросила я. – Насколько я помню, не я, а он общался со мной в кафе.

- То есть? – лицо Саши теперь уже перестало выражать какие-либо эмоции, вернувшись в исходное положение любящего пастора-душегуба.

- Он сам пригласил меня в кафе, и я пришла.

Старейшины переглянулись, но делать вид, что они ничего не понимают, было бессмысленно. Они знали все и даже больше. Не было никаких сомнений в том, что, прежде чем позвонить в дверь, они навели все мыслимо-немыслимые справки. Мне же предназначалась почетная роль скромного исполнителя следственного эксперимента.

- У вас какие-то отношения? – вдруг спросил Саша.

Я не могла поверить, что услышала это. Как можно было прийти к подобному выводу без предварительных сплетен? Причем сплетен мужских, что в собраниях случалось гораздо чаще, чем следовало ожидать. Никита, Саша и Володя не тратили время впустую. Вообще, вмешиваться в частную жизнь – это как выпить стакан воды: некалорийно, но насыщает.

Я знала все, что произойдет дальше. И все, о чем скажут и не договорят.

И мне так захотелось тишины. В эту самую минуту я отчетливо ощутила, как откуда-то из глубины моего существа родился страх. Неосознанный, животный страх. Я смотрели на них, и боялась, что воздух вот-вот сотрясет еще одна какофония слов – глупых и невежественных. Пронесется еще одна звуковая волна, окончательно сметая на своем пути зыбкий покой и сокрушая остаток былой уверенности…

Мы шли по осеннему парку, молча взирая в тишину. Я только что потеряла маму и приехала в Тулу разбитой и опустошенной. Не прошло и часа, как Игорь появился на пороге квартиры.

- Лен, ты как?

Я пожала плечами и не ответила.

- Пошли, пройдемся. Сегодня такая погода… - он положил свои сильные ладони мне на плечи.

И вот мы идем по парку, наслаждаясь блаженной тишиной. Устремленные ввысь деревья и пестрые цветы на зеленом ковре лета – кажется, все это жило своей собственной жизнью, далекой от суеты человеческого мира.

Я вжалась в его руку, словно боялась потерять что-то близкое и родное.

Тишина! Игорь единственный человек на земле, кто дорожил тишиной. С кем уютно в молчании, когда ты не чувствуешь себя обязанной что-то говорить. Иногда, тихими вечерами, я подходила к нему сзади и обнимала, а он улыбался и притягивал мои руки к губам. И любые слова казались за гранью отведенного. В этом заколдованном молчании было так звучно, и эти недосягаемые звуки слышались только нам двоим.

Боязнь! У меня никогда не было страха. Но страх появился, и я даже не заметила, как это произошло.

Я боюсь за свое будущее. Завтра Армагеддон и я должна оказаться достойной спасения, если буду слушаться и повиноваться. Все, что я делала вчера – ровным счетом ничего не значит. Оступись на полшага сегодня, и все награды прошлого падут в безвестность.

Я боюсь быть откровенной, и если бы не Надя – единственная моя подруга «в истине», - я бы, наверно, сошла с ума. Хотя у Нади двое детей и не хочется лишний раз докучать ей.

Я боюсь глаз единоверцев. Прошло чуть более трех лет, а в этих глазах я все чаще вижу апатию, безучастность, неискренность, озабоченность, смятение, недовольство и даже осуждение. У всех своя жизнь, все варятся в одном котле собрания, все знают друг о друге больше, чем сами о себе. Уже нет необходимости наигранно улыбаться. Пришло время сорвать маски, ведь я уже давно не заинтересованная, а обычная рядовая сестра, которой периодически требуется пощечина.

Добро пожаловать в клуб серых мышей!

А еще я боюсь двух мужчин, сидящих напротив. Боюсь, что сейчас они ворвутся в тишину истошной амплитудой гнетущих звуков, разрывая сокровенное на части.

Накануне посещения старейшин, сразу же после собрания, ко мне подошла Надя.

- Привет, Лен! Как ты?

- Вчера ездили на проповедь в область, - отрапортовала я, - восемь часов с перерывом на обед у памятника танкистам.

Обедать действительно пришлось в сквере, спрятавшись за тенью постамента с военной машиной. В погоне за часами для ежемесячного отчета многие «пионеры» [1] пренебрегали нормальной едой, пережевывая, как говорится, на бегу.

- В курсе твоих достижений. Умничка! – похвалила меня Надя. - А мне все никак не вырваться.

- Надь, если б у меня тоже было двое детей, я бы, наверно, не выжила.

- У тебя? Двое детей? – Надя сощурилась. - Хотя идея неплохая.

Она всегда переводила разговор в позитив, и за это я ее обожала. А еще она была настоящей.

- Но есть идея получше, - сказала я. - Хочется закончить год общим пионером.

- Я тебя умоляю, - Надя встала почти вплотную, - с твоей неуемной энергией ты родишь прямо в проповеди и даже не заметишь. Осталось найти того счастливчика.

- К сожалению, все места заняты, - мне оставалось только съязвить.

- Кто бы говорил! Кстати, ко мне только что подошел Володя и «ободрил» срочно сдать ежемесячный отчет. Но какой у меня отчет? Сдавать стыдно. - Надя развела руками и покачала головой.

Сдавать отчет о проделанной работе – святая обязанность каждого Свидетеля Иеговы, хотя в Библии, естественно, об этом ни слова. И не дай бог, ты забудешь сделать это вовремя…

- Чего здесь стыдиться? – Совершенно искренне спросила я. - Как есть - так и напиши.

- Ага! Тебе легко говорить. С твоей-то сотней часов в месяц. А у меня час сорок пять. Я, конечно, округлю до двух, но хрен редьки не слаще. Ты знаешь, что сказал мне Саша в прошлом месяце? А не могла ли ты, сестра, попробовать поставить цель проповедовать больше. Ну, чтоб по среднестатистическому [2]. Я подумала, напряглась, а результат тот же. Было у меня желание предложить ему надеть юбку и стать опекуном моих детей и мужа, но как-то не срослось. Если я буду бегать по квартирам хотя бы десять часов в месяц, меня муж с потрохами сожрет. Он днем и ночью пашет, чтоб прокормить нашу орду, а я все равно ничего не успеваю. Как белка в колесе. Сенька болеет без остановки, - она кивнула на стоящую рядом коляску, - а Витька вообще неуправляемый. Я скоро выучу всю программу шестого класса. Не знаю, чем занимаются учителя в школе, но кризис налицо.

Я вздохнула. Однажды я предложила Наде записать пять часов моего времени, а я бы отняла их из своего отчета. В тот месяц я проповедовала больше ста часов, а она бегала с детьми по больницам. Надя сначала согласилась, а потом позвонила и сказала, что это будет нечестно. И записала один час моего времени. Не знаю почему, но мне было приятно.

- Слушай, подруга, - загадочно произнесла Надя, вонзив в меня пронзительный взгляд, - есть один вопрос, и пока я не получу на него ответ, не успокоюсь. Тут сплетня пошла, что у вас с Никитой того. Ну, ты понимаешь. Типа встреч наедине и все прочее. Все это замечательно, но возникает вопрос: почему как всегда я узнаю последней? Никита парень хороший, иногда даже с головой дружит, но жить с ним вечно я бы не рискнула. Ну так что, на свадьбу пригласишь?

Я скорчила кислую мину.

- Надя, до сих пор ты отличалась умом и сообразительностью. Вот и попробуй сообразить, что такого мне нужно подсыпать, чтобы я втюрилась в Никиту?

- Мне обычно не везет в лотерею, но, как я понимаю, в аквариуме места не убавилось.

- Что?

- Ничего. Вырастешь - поймешь…

Тишину нарушил Володя.

- Сестра, Никита утверждает, что у тебя появились вопросы, которые касаются собрания. Мы пришли, чтобы помочь тебе. Хотелось бы услышать версию происшедшего от тебя лично. О чем вы говорили?

Версию происшедшего? Все, о чем мы говорили – это не версия. Это несомненный факт. Неужели все мои слова уже изначально рассматриваются как «версия», как нечто второсортное, что нельзя воспринимать всерьез?

Я молчала. Опустив глаза, постаралась сосредоточиться на черном пятне дивана – это единственное, что попадало в фокус моего зрения между Сашей и Володей.

После неловкого молчания, в разговор вступил Саша:

- Лена, мы не хотим осудить тебя. Библия говорит, что в случае духовного недуга старейшины призваны помазать елеем, то есть оказать духовную помощь и вместе помолиться. Очень прошу тебя, будь откровенной.

Я продолжала молчать, чувствуя, будто кто-то, крадучись, пробирается сквозь пелену растерзанных мыслей, засасывая воздух малогабаритной квартиры.

И вновь заговорил Саша:

- Сестра, мы бы не хотели выносить все это на правовой комитет [1]. Вполне достаточно того, что проблема решится прямо здесь, в этих стенах.

Саша произнес это абсолютно безучастно, сухой, начальственной интонацией, словно слова звучали из отживших свой век динамиков.

Я все прекрасно понимала. Конечно же, он был таким же, как и я, винтиком неведомого механизма и выполнял возложенную на него рутинную работу. И все-таки, от моего понимания легче не становилось. Как раз наоборот. Ведь мы сейчас говорили о моих чувствах, моих переживаниях, моей судьбе. Неужели в его глазах я уподобилась севшей батарейке, которую надо либо насильно зарядить, либо выбросить на помойку?

- Что ты хочешь услышать? – наконец спросила я Сашу

- Расскажи, о чем конкретно вы говорили в кафе. Мы слышали это от Никиты, теперь хотелось бы услышать от тебя.

- Хорошо.

И я начала говорить:

- Никита – служебный помощник. Я не знаю, что о нас думают в собрании, но для меня он – брат, которому мне хотелось довериться. Вы же сами учите – не искать общения в этом мире. Поэтому я спросила у него: почему мы не можем верить во что-то так, как открылось нам. Почему не можем не соглашаться с чем-то? Ведь это естественно для человека – искать и находить, не бояться быть самим собой.

Кажется, мои слова нисколько не смутили Сашу. С олимпийским спокойствием он взял из рук Володи Библию, моментально открыл сноску и показал ее мне. Не было сомнений, что к разговору он подготовился на славу.

- Прочитай, что здесь написано, - его палец замер на странице Писания.

Я стала читать:

- «Умоляю вас, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы все вы говорили одно, и не было между вами разделений, но чтобы вы соединены были в одном духе и в одних мыслях».

Я продолжала держать в руках Библию и читать дальше, но уже про себя.

- Вот видишь, мы не можем говорить то, что нам кажется правильным, - резюмировал Саша. - Мы все должны говорить одно. «Верный благоразумный раб» указывает нам, что мы должны говорить. И если мы чего-то не понимаем, то должны ждать. Иегова непременно откроет это через своего «раба». Как говорит апостол Павел, мы должны быть соединены мыслями, иначе будут разделения. Разве ты не согласна с апостолом Павлом?

От моего «искреннего» ответа зависело мое будущее. Причем вечное будущее.

Сказать правду? У меня нет родственников «в истине». Единственное, что я потеряю – это Надюшку, подругу, которую я полюбила всем сердцем.

Потеряю Бога? Не знаю, я еще об этом не думала, но верила, что ученики Христа познаются по любви. Любви, которая выше убогого формализма и мнимой праведности.

Моя вера и ви́дение постепенно приходили в несоответствие. Проблема заключалась в том, что я слишком много думала: наблюдала, анализировала, делала выводы, и все это происходило помимо моей воли. И, до сей поры, все попытки повернуть природу вспять не увенчались успехом. Я так и не научилась слепо верить во что-то только потому, что кому-то очень хочется, чтобы я в это поверила. Верить по обязанности.

Я не научилась принимать то, что отдавало желчью.

И все-таки, терять мне особо нечего. Но готова ли я на решающий шаг? Что же делать?

Мне захотелось прочитать им слова апостола Павла, сказанные далее. В эту секунду я все еще держала Библию открытой и смотрела на стихи, которые следовали за только что прочитанными: «Ибо от домашних Хлоиных сделалось мне известным о вас, братия мои, что между вами есть споры. Я разумею то, что у вас говорят: «я Павлов»; «я Аполлосов»; «я Кифин»; «а я Христов». Разве разделился Христос?… Ибо Христос послал меня не крестить, а благовествовать, не в премудрости слова, чтобы не упразднить креста Христова».

И я вспомнила слова отца Никифора: «Ты действительно веришь, что Христос есть твой Господь и твой Спаситель? Это единственное во что ты должен верить. Все прочее не имеет никакого значения».

Понять прочитанной мною текст было совсем не сложно. Эти люди спорили, кто кого крестил, ставя Павла, Аполлоса и еще кого-то наравне с Христом. А ведь именно в главном им и следовало сохранять единство. Читая послания Павла, я уже сделала для себя, пусть ещё не до конца оформленный, но вполне чёткий вывод о том, что первые христиане, в сравнении со Свидетелями, отличались куда более свободными взглядами. У каждого могли быть свои предпочтения, поэтому им советовалось не ориентироваться на чьи-то поступки и мнения, избегать соблазна копировать друг друга, или, наоборот, опускаться до унизительной критики, ставя свои взгляды во главу угла. Но Христос – «это единственное во что ты должен верить. Все прочее не имеет значения…». Поэтому апостол Павел говорил: умоляю вас, братия, чтобы все вы говорили одно, и не было между вами разделений, когда все частности отошли бы на задний план.

Но в моем случае частности стали доминантой.

Так что? Жить нельзя умереть? Где ставить запятую?

Разве ты не согласна с апостолом Павлом?

[1] Правовой комитет – разбирательство, проводимое старейшинами собрания ОСБ с каждым «провинившимся» (нарушившим внутренний режим) членом, на основании чего принимается решение о санкциях и ограничениях в отношении данного лица.

За чтением я не заметила, как наступили сумерки.

На открытой странице дневника, огибая размашистый текст, стояли две заметки. Почерк помельче и покомпактней. Как видно, мне очень хотелось запечатлеть каждую деталь, не упустить ни единого нюанса. Спустя годы моя скрупулезность, если не сказать щепетильность, вызывает снисходительную улыбку.

«Купила "Люди как боги". Долго стояла у ларька, пересчитывала мелочь, но все-таки купила. Пожурили, отдельным личностям не понравилось название. Читала и представляла себя совсем еще девчонкой. И рядом с собой видела Котенка. Мне так тоскливо, что хочется лезть на стену. Если бы не пионерство, с ума бы сошла от одиночества».

И ниже:

«Если бы сегодня я увидела Игоря, то у нас бы ничего не получилось, потому что он не в истине. От этой мысли становится страшно. Никак не могу отогнать ее от себя. Странно, что раньше я об этом не думала…»

Вероятно, эти заметки появились в тот вечер, когда я дочитала книгу.

Даже сейчас от осознания пережитого бессилия перед сводом «теократических» правил по коже пробегают мурашки. А ведь если вдуматься: появись в тот момент мой долгожданный Принц, и мне бы ничего не оставалось, как с гордо поднятой головой навсегда выкорчевать его из сердца как нечто заразное и омерзительное. Я не представляла его в качестве Свидетеля Иеговы. И самое ужасное, что мне никогда не хотелось его так представлять.

Любить по закону – что может быть глупее…

Он стоял у окна. Его темный силуэт напоминал сошедшего с постамента Атланта. И я даже вспомнила нашу студенческую песню: «И жить еще надежде до той поры, пока Атланты небо держат на каменных руках».

Хотя нет. Он больше походил на Аполлона. Такой же стройный, изящный, волевой и… совершенно обнаженный.

В комнате было темно, и лишь блики уходящего солнца создавали вокруг него божественный ореол таинственного.

- Ленок, а ты никогда не хотела жить на необитаемом острове?

Я улыбнулась. Мой милый романтик, голубоглазый Водолей. Я не могла оторвать взгляда от его широкой спины, сжатых, словно орешек, ягодиц и не по годам развитых ног, на которых молодая поросль волос, словно неуемный плющ, захватывала все больше пространства.

- Если только с тобой, - прошептала я, - жить одной на необитаемом острове бывает опасно.

Он повернулся и подошел к кровати.

- А если на острове окажется Пятница?

Он лег рядом поверх одеяла и положил мою голову себе на грудь. Его рука нежно водила по волосам, и я чувствовала его теплое дыхание.

- Ленок, знаешь о чем я думаю? Как было бы здорово уединиться от всех, нарожать девок и пацанов и каждый день купаться в океане.

Я приподнялась, чтобы посмотреть в его глаза. Невзирая на приглушенный отблеск вечернего города, они все также переливались палитрой небесных красок.

- Ты думаешь о детях?

- Дурочка, я думаю об океане, где нас никто не найдет.

Он притянул меня к себе и впился губами в кудри моих волос.

Я представила, как мы стоим на песчаном берегу, который со всех сторон омывают величественные океанские волны.

- У нас будут красивые дети, – он произнес это почти шепотом. - Представь, кудрявые девчушки и крутые пацаны.

- Крутые пацаны? Это как?

Он засмеялся и прижал меня к себе еще сильней.

- Все тебе скажи. Ну, чтоб у них было все как у папы.

Я опустила руку ниже и прикоснулась к его члену.

- Ты это имеешь в виду?

- В самую точку! - и с этими словами он развернул меня и начал целовать.

Его горячие губы прожигали насквозь, и я вдруг всем своим существом ощутила прилив океанской волны на самой кромке необитаемого острова.

Разве ты не согласна с апостолом Павлом?

- Согласна, – чуть слышно ответила я.

Саша пристально посмотрел на меня. Кажется, он мне не верил. Хотя, какая теперь разница…

- И что ты думаешь по этому поводу?

Я не могла собраться с мыслями. Перед глазами все будто поплыло. Словно непрошеная волна обдала меня песком и грязью.

- Сестра, ты пойми, что быть общим пионером – не значит быть духовно сильным.

Это я уже и так поняла. Быть «духовно сильным» - значит слепо доверять учителям. «Рабу», Саше и Володе. И всем остальным.

- Тебе надо постоянно работать над собой, - процеживая каждое слово, отчеканил Саша, но его голос показался каким-то далеким и незнакомым. - Надо молиться о смирении и мудрости. Ты должна быть примером для собрания. На тебя смотрят братья и сестры. Если общий пионер начнет говорить глупости, как это подействует на других?

Глупости…

Я кивнула головой, не в силах что-то возразить. Мне хотелось тишины, но она уже безвозвратно испарилась. Я вдруг расслышала громогласные призывы, взывающие к исполнению пионерского долга, гулкое шуршание страниц «Сторожевой Башни», раскатами проносящееся по собранию и взрывающее нейроны головного мозга.

- Я согласна, - это все, что я смогла произнести.

- Согласна с чем? – интонация Саши оставалась все такой-то отчужденно непроницаемой.

Я посмотрела ему в глаза. Они были бесцветно-серыми, словно у окаменелого изваяния, застывшего на постаменте. Антант, рукам которого не суждено дотянуться до небес.

- Я должна оказаться достойной. - Мои слова звучали словно приговор, который я выносила самой себе.

Я даже не представляла, из какого закутка моего сердца народилась эта странная комбинация слов. Они жаждали это услышать, а мне было совсем нетрудно это сказать, лишь бы накатившая волна захлебнулась и океан умолк.

Я останусь с вами, потому что боюсь.

Потому что за нахлынувшей апатией не разглядеть берегов.

Саша откинулся на спинку дивана. Я была более чем уверена, что он мне не верил. Его молчание почти осязаемо сопровождалось беззвучным моделированием каких-то непостижимых сценариев. Но все-таки я сказала правильные слова, и - по крайней мере, сегодня - на мне можно поставить жирную точку. И выкинуть из головы.

Некоторое время старейшины сидели неподвижно. Потом Володя убрал Библию в портфель и Саша произнес:

- Сестра, прежде чем мы уйдем, давай помолимся.

Я послушно склонила голову, и океан обдал меня новой гремучей волной пустоты.

Я вешу 62 килограмма. Какой кошмар! Надо худеть. Альтернатива все та же – еще больше бегать по подъездам.

Моя усталая физиономия отражается в зеркале. Нет, морщинки еще не появились. Но глаза… Господи, какие же они серьезные и осмысленные. Слишком взрослые для меня. И грустные. Я улыбаюсь, но глаза продолжают жить своей жизнью, не связывая себя с мимикой лица.

Только с сердцем.

Я знаю, почему так. Я люблю людей, но мне уже претит врываться в их души с динамитом в руках. С лоскутным одеялом «истины», под которым скрывается глупость и ханжество. Но меня заставляют. Меня насилуют ежедневно. Это какой-то порочный круг, когда под тобой на бешеной скорости проскальзывает беговая дорожка, а ты не в силах нажать кнопку и вырубить тренажер, поскольку полет ленты опережает любые твои действия. Ты не в состоянии просто взять и спрыгнуть. У тебя не остается сил и времени размышлять рационально.

Мне все больнее видеть видящих «свет». И все невыносимее делить мир на своих и от дьявола. Бог все явственней проступает в роли конторского босса, занятого банальной калибровкой рабочей силы и продвижением шок-рекламы вне конторы (придите к нам или погибните!). О его чувствах я могу судить только из «публикаций», которые исправно ежемесячно подаются на стол. И чем больше читаешь, тем абстрактней выглядит божество. Он любит до самоистязания, но придирчив до неприличия, вызывая своей мелочностью острое чувство растерянности. Но разве Бог таков?

Господи, во что я одета…

На мгновенье выпав из размышлений я сфокусировала внимание на отраженных в зеркале платье и колготках. Писк средневековья. В моем возрасте так относиться к внешности могут только закоренелые неудачницы. Или же те, кому уже некуда идти…

Так хочется начать жизнь сначала, с чистого лица. Как-то слышала, что алкоголиков выводят из запоя с помощью психологических тренингов. Человеку помогают сначала признать свою зависимость, а потом подводят к убеждению, что он достоин гораздо большего. И если изменить свое отношение к жизни, то завтра можно проснуться совершенно другим человеком. И назад уже дороги не будет, потому как в тот момент, когда человек осознает, чего он лишал себя, прозябая на задворках жизни, мосты сгорят сами собой.

Ты слетишь с тренажера вперед ногами, абсолютно не заморачиваясь способом приземления. В любом случае, оно будет удачным.

Я все острее чувствовала эту тягостную зависимость, хотя и не от бутылки. Но, если уж по существу, очень даже напоминала того самого алкоголика…

Сегодня на собрании разбирали статью про любофф. Словно любофф подобна гуманитарной помощи – кладешь на весы и фасуешь.

За пюпитром всеми любимый Саша. Старейшина и местный духовный рупор.

- Давайте откроем наши Библии и посмотрим, что сказал апостол Павел.

Аудитория дружно зашуршала страницами в сосредоточенных поисках сидящей в печенках сноски. Саша сделал многозначительную паузу, с умилением осмотрел присутствующих и слащавым сопрано – характерным для ответственных братьев нашего собрания - продолжил:

- «Благодаря равномерному распределению ваш теперешний избыток мог бы восполнить недостаток у них, а их избыток восполнил бы недостаток у вас, чтобы была равномерность». Как мы можем применить эти слова? Выделяем ли мы определенную сумму для того, чтобы положить ее в ящик для пожертвований? Не все из нас могут давать много. Но недостаток одного может компенсировать достаток другого. Таким образом, организация Иеговы имеет все необходимое.

Организация-то имеет, а вот члены…

Я смотрела в Библию и задавалась вопросом: откуда в светлой голове Саши мог возникнуть столь абсурдный вывод. Хотя при чем здесь Саша? Это же разбор статьи, а не личное сочинение на свободную тему. Насколько я понимала, в этом стихе говорится о банальной помощи друг другу. Богатые помогают бедным. Что-то похожее на кассу взаимопомощи. У нас же все, попадающее в ящик для пожертвований, растворялось в неизвестном направлении под названием «Дело Царства».

Я посмотрела по сторонам. Никто не выказывал даже грамма недоумения. Сплошь серьезные взгляды и лишь кое-где доносится нетеократическое шушуканье.

И вдруг, словно остаточное явление лампы Алладина, в моем сознании начали всплывать образы местных братьев и сестер. Бедных и богатых.

Лида. Второй этаж ветхой деревянной хибары некогда рабочего общежития. Каждый день в ожидании участи соседнего дома, сгоревшего дотла. Из мебели - шкаф, сервант, два кресла и кровать. Еще старый холодильник и табуретки со столом на кухне. Ну и конечно мечта любого креативного дизайнера – ванна прямо в коридоре, стыдливо прикрытая полупрозрачной выцветшей занавеской. Беспросветная нищета. Инвалид, живет на пенсию. Каждое воскресенье проповедует, радуя глаз здешних активистов, для которых духовное начало куда важнее чужого материального.

Надя. Двое детей и «неверующий» муж. Перебиваются с копейки на копейку. Мужик, хоть и «неверующий», но дом тащит. «Верующие» помогают поношенными шмотками, которые в противном случае выбросили бы на помойку.

С видами на жилье у Нади тоже полные мраки. Каждый месяц со слезами наскребает на оплату съемной двушки, в то время как отдельные личности ломают голову над тем, куда бы просадить лишние бабки и чем еще побаловать свою элитную собачку.

Саша, упоенно вещающий со сцены. Собрание для него - дом родной ради спасения от родного дома. Инженер с неслабой зарплатой и вечно брюзжащей женой.

Марина – это отдельный тяжелый случай. Она олицетворяет у нас местный бомонд в самых худших проявлениях. Голубой кровью и не пахнет. Как говорят о таких: из грязи да в князи. Дорогие ремонты, последние новинки электроники и прочая околоэкстазная чепуха.

А рядом сестры неделями питаются самой дешевой вермишелью.

Зато в ящике для пожертвований пусто не бывает.

Будто ощутив всю остроту моих негативных флюидов, Саша неожиданно посмотрел в мою сторону.

- Как наши денежные пожертвования могут помочь братьям в других странах? – Его речь все больше напоминала пролетарский допрос.

Хотела я поднять руку и порадовать Сашу точным ответом, но рука так и не поднялась. Благо недостатка в желающих ответить не наблюдалось.

***

- Саш, у тебя можно попросить в долг? Я кое-что купила, но мне немного не хватает.

Это было полгода назад. Мой древний телевизор приказал жить вечно, а на новый с моей зарплатой не потянуть. Но телевизор – не предсмертный паек, без него прожить можно, а кредит – так вообще туши свет: не по-христиански это влезать в кредиты в моем положении. (Для того чтобы тащить пионерское служение, я уволилась с прежней пятидневки ради нескольких часов уборки офисных помещений).

Со скрипом в душе, но я все-таки взяла кредит на самый дешевый телевизор, а к последнему взносу задержали зарплату.

- Как это - купила и не хватает? – недопонял Саша.

- Ну, то есть взяла в кредит, а теперь хочу его погасить.

Он наклонил голову и задумался. Потом спросил:

- А тебе на сколько?

- Думаю на неделю, не больше, - ответила я, начиная стыдливо краснеть, будто я чем-то перед ним провинилась.

- Ну ладно. Я с Мариной обговорю и принесу на собрание.

Не успела я появиться на следующем собрании, как из-под земли выросла Марина.

- Лен, Саша сказал, ты денег просила? Держи, только пересчитай. Тебе на неделю?

- Да, на неделю.

Я пересчитала и поблагодарила.

Но дальше идти мне уже не хотелось. Стало как-то не по себе от собственной «пионерской» нищеты и убогости. От попрошайничества и непотребного желания иметь элементарное, да не по средствам, поскольку проповедью по тысяче часов в год денег не заработаешь, даже если у тебя в кармане вышка.

И еще стало не по себе от непонимания того, почему христианство заканчивается шелестом бумажек.

- Нам нужны деньги. Мне надо срочно куда-то устроиться.

Если получалось, то вечерами после института и по выходным он подрабатывал на складе и в обувном магазине. Но этих денег только-только хватало на студенческий обед. В те годы страну лихорадило, а деньги таяли буквально на глазах. Иногда приходилось ложиться спать, соблюдая абсолютную диету.

- Я даже не могу купить тебе нормальный подарок.

Он сидел у открытого окна и его волосы, словно сизые голуби, развевались на ветру. Я подошла к нему сзади, обняла и прижалась к его широкой спине.

- Мне ничего не надо. Мне нужен только ты.

Я слышала биение его сердца, плавный перестук, где-то на границе души и тела.

Год назад он привел меня в ресторан, где мы наслаждались вином, «еврейской» рыбой и мгновениями ожидания пока еще не воплотившейся страсти. Он работал четыре ночи подряд, чтобы подарить мне эту сказку. День моего рождения, ставший днем рождения любви.

- А если мы сыграем свадьбу? Я даже кольца не смогу купить, - огорченно произнес он.

- Я думаю, ангелы простят нам этот грех.

Наступило молчание. Лишь летний ветерок игриво плясал вокруг нас, не желая мириться с тишиной.

- Знаешь, - голос Игоря прозвучал, словно приглушенная мелодия флейты, - когда я был совсем мальчишкой, мой папа рассказал мне одну историю. Он родился сразу после войны, и в семье их было шесть ртов. Представляешь? А жили буквально впроголодь. Его отец, то есть мой дед, умер вскоре после войны, а его мать, то есть моя бабушка, не могла их прокормить. В общем, крохи со стола доставались самым младшим.

Но у папы была мечта научиться рисовать. В деревне, где они жили, был дом, и иногда там встречались люди, становились у мольбертов и рисовали. А папа тайком пробирался во двор, повисал на подоконнике и смотрел как завороженный. Он так хотел быть на месте этих взрослых, но знал, что никто не купит ему ни листа бумаги, ни куска карандаша.

И вот однажды чуть не случилось несчастье. Помню, он говорил, что почти двое суток ничего не ел, только сырую картошку. Ему тогда наверно лет десять-одиннадцать было. И он пошел на реку. Была жуткая зима и на реке стоял лед. И он дошел до самой середины реки и там сел и стал плакать. И плакал до тех пор, пока не кончились слезы и не наступили сумерки. Только тогда он понял, где находится и побрел обратно. И немного не дойдя до берега, вдруг почувствовал под ногами треск. Он остановился, потом сделал еще шаг и провалился под лед. Его спасло то, что все произошло вблизи берега, где практически не было течения, и, падая, он проломил большой кусок льдины.

И когда он весь мокрый и трясущийся от холода дошел до первых домов, навстречу ему выбежала женщина. Она схватила его и затащила в свой дом. Сняла с него всю мокрую одежду, запеленала в какие-то рубахи и свитера и посадила у печи.

Когда он отогрелся и пришел в себя, то понял, что находится в том самом доме, где собираются художники. Он зашел в комнату с теми самыми окнами, в которые тайком подглядывал за работой. Где стояли мольберты. И вдруг услышал позади голос: «Нравится?». Это был муж той женщины, которая его спасла. Он провел его к мольберту и показал неоконченное полотно. Кажется, там было изображено поле подсолнухов. Представляешь, целое поле подсолнухов… Эти люди жили очень бедно, только голые стены и картины.

И с тех пор папа ходил в этот дом, ставший для него родным, и учился рисовать. Он рисовал до самой смерти. У нас дома столько его картин было. Штук тридцать, не меньше. А сколько он подарил родственникам и друзьям – я даже не представляю. Потом мама некоторые картины продала, но самые памятные оставила. А знаешь, что папа часто говорил?

Игорь обернулся, а я смотрела на него во все глаза, ожидая продолжения рассказа.

- Папа говорил, что люди, готовые отдать последнее, спасают мир. Истинное счастье встретить в своей жизни таких людей.

Он притянул меня к себе, игриво улыбнулся и произнес:

- Я встретил такого человека.

Ветер, словно уставший ребенок, утомившийся в тщетных попытках обратить на себя внимание, прекратил свои бойкие игры и наступил робкий штиль.

- Я хочу, чтоб ты была счастлива.

Мои глаза вдруг наполнились влагой, и мне показалось, что я вот-вот заплачу.

- А знаешь, какое время года рисовал папа? – спросил он, прикоснувшись пальцем к кончику моего носа. - Лето. Он никогда не рисовал зиму.

Встреча для проповеднического служения.

Сегодня все дружно разобьются по парам и полусонно разбредутся по серым подъездам спящих заснеженных домов.

- Лен, привет! С кем ты сегодня проповедуешь?

Звонок застал меня в дверях. Лариса. Проповедует только с сильными духом. Бронебойные бабули и зеленые подростки – не ее кредо. Не любит, когда мешают обрабатывать участок. Стоит тебе сказать что-то не так, и Лариса тут же встает в позу наседки, оберегающей птенцов, - то есть ничего не подозревающих жильцов квартир, - от идеологических нестыковок.

- Ни с кем, - сухо ответила я.

- Отлично! Я тоже ни с кем не записывалась. Тогда увидимся… - и бросила трубку.

Вел встречу Сергей Коновалов. Хороший семьянин. Хороший брат. Хороший оратор. Хороший возвещатель. В общем, все положительно. Как в некрологе. Таких в «новом мире» ждут с распростертыми объятиями.

Я села позади всех и буквально через секунду обнаружила рядом Ларису. Она еще раз поздоровалась и начала что-то судорожно искать в своей сумочке. Ревнивая мать, которая никогда не следит за своим ребенком и готова убить каждого, кто ей выговорит об отвратительном поведении ее возлюбленного чада.

И ревностная сестра, которая вспоминает о других по первому требованию внутреннего эго. Впрочем, как и большинство служителей «неведомого бога», которого склоняют по имени.

Сережа сегодня был в ударе. Как принято у братьев, дорваться до пюпитра – значит прожить день не зря. Есть когорта братьев, для которых пюпитр – символ удачно прожитой жизни, в назидание тем, кто плетется по пути «истины» медленней черепахи. В их коротко постриженных головах тлеют мысли и наглядные примеры, которые обязаны восхитить сидящую в зале толпу середняков.

На самом деле за последние пару лет ничего нового я так и не услышала. Все одно и то же, из пустого в порожнее. Хотя наблюдать, как порой петушится на сцене очередной брат-оратор, - занятие довольно забавное.

- Давайте обсудим, как мы могли бы преподнести вот этот журнал? – Сережа поднял вверх журнал «Пробудитесь!» с изображением монитора, из которого вытекала лента автомобильного шоссе. (В названии темы я сразу же обнаружила синтаксическую ошибку в падежах, но не придала этому значения, поскольку в наших журналах можно встретить грамматические ляпы на любой вкус).

Лариса мгновенно подняла руку, будто всю жизнь ждала этого момента.

- Да, пожалуйста, сестра, - сказал Сергей, указывая на наш ряд, отчего вся его фигура приобрела отчетливое сходство с памятником Ленину, который вот-вот грохнется с броневика вместе с вытянутой вперед кепкой.

- Мы могли бы прочитать жильцу квартиры вопрос прямо с обложки, - начала Лариса, - «Подключаться ли вам к Интернет?».

Да, подумала я, именно этот вопрос наиболее актуален в полдесятого утра. Особенно учитывая полное отсутствие компьютеров в большинстве квартир.

- Молодец, сестра! – похвалил ее Сергей.

На этом прения прекратились, и он начал со знанием дела расписывать опасности интернета: порнография, отступники и просто убийство драгоценного времени.

- Хотя, - заметил Сережа, - благодаря интернету можно стать эрудированней. Но нужно быть очень осторожным.

Эрудированней. Думаю, с такой вопиющей любовью к чтению и отношением к образованию данная напасть окружающим не грозит. Достоевский может пока отдыхать. Если до прихода в собрание ты не получил «вышку», можешь радоваться – твой IQ уже никто не потревожит.

После молитвы все дружно испарились, и мы с Ларисой пошли на ее участок. Это был обшарпанный подъезд блочной многоэтажки с восседающими у входа дамами далеко не бальзаковского возраста.

Пока Лариса нажимала клавиши кодового замка, бабули бурили нас недоверчивым взглядом. Наконец дверь издала долгожданный пронзительный скрип.

- Ты знаешь код подъезда? – спросила я.

Лариса одарила меня вопросительным взглядом и ткнула мне прямо в лицо оборотную сторону карточки участка.

- Тут все коды на все подъезды.

Тогда понятно – «братки» постарались. Им бы в разведчики пойти…

Мы поднялись на последний этаж, чтоб - как это принято – на обратном пути было легче спускаться вниз. Люди попадались разные, но непременно сонные. Кто-то сразу закрывал дверь, кто-то все-таки из последних сил пытался выслушать. В любом случае, Интернет – это последнее, что их волновало.

Лариса отметила в своих записях две квартиры.

- Этих, кажется, можно будет раскрутить на изучение, - многозначительно произнесла она.

Раскрутить – значит начать «изучения» и сделать такими как мы. Бесполыми и озабоченными часами беготни по подъездам. Обычно раскрутка заключается в скором повторном набеге. И так далее до тех пор, пока овощ не созреет и не упадет в бассейн для крещения.

Когда мы достигли первого этажа, я уже почти не чувствовала ног. Моя обувь совершенно не соответствовала двадцатиградусному морозу, а купить новые сапоги – это сказка не про меня. За все эти годы пионерского служения никто не дал мне ни копейки, зная прекрасно, что ради уймы проповеди я практически лишилась работы и живу перебежками от яичницы до макарон.

Хотя, чего это я вдруг опустилась до жалости? С одной стороны, сама себя не пожалеешь – никто не пожалеет. А с другой, - кому какая разница до твоих проблем. Ты же делаешь то, что должна делать.

Я стояла в предвкушении окончания проповеди, готовая в любой момент сорваться и побежать домой в надежде спасти ноги от ампутации. Про себя я уже неоднократно помолилась, чтобы все поскорей закончилось.

Но, как это принято, моя мечта не сбылась. Когда дверь открыл молодой мужчина с обильной двухдневной щетиной, я поняла, что подсовыванием трактата в щелку двери дело не закончится. Он оценил нас испытующим взглядом человека, знающего толк в незнакомцах, снял дверную цепочку и предложил войти.

Пока Лариса рекламировала номер с монитором на обложке, я переступала с ноги на ногу, стараясь хоть как-то согреться. Мужчина заметил это.

- Девушки, зачем стоять в дверях? Проходите! Сейчас я вам горячего чайку принесу.

Мы разулись и прошли в комнату, обставленную старой мебелью, которая, тем не менее, сохранила свежие формы и какой-то неведомый, почти мистический шарм времени.

- Меня зовут Дмитрий, - представился хозяин, внося в комнату поднос с тремя дымящими чашками.

Он сел в самое большое кресло и предложил нам присоединяться к трапезе. Лариса сделала глоток, как-то неестественно, с наигранным стеснением поставила чашку обратно на поднос и стала доставать из сумки Библию.

- Дмитрий, а вы когда-нибудь читали Священное Писание? – голос Ларисы изменился на несколько тонов, приняв несвойственный для нее пуэрильный оттенок.

Более глупого вопроса задать было просто невозможно. Вокруг нас размещалось такое количество книг, которого я не видела ни у кого и никогда. В том числе несколько переводов Библии и Нового Завета. Особенно меня поразила полка с книгами, висевшая прямо над головой Дмитрия. Среди прочего я заметила на ней томики Набокова, Чехова и Лескова, те самые, которые стояли и на моей книжной полке.

Когда я повернулась к Дмитрию, наши взгляды пересеклись. Он смотрел на меня, словно завороженный, в то время как Лариса со знанием дела доносила идею о важности библейского изучения.

Господи, кого же он мне напоминает?

И вдруг меня захлестнула волна. Чистая, освежающая волна, в которой растворились все блики реальности.

Он стоял посреди комнаты, держа руки в карманах.

- Я хочу, чтобы ты была только моей. Чтобы ты никому и никогда больше не принадлежала.

Сегодня он не воспользовался станком, и меня так восхитила эта утренняя моложавая небритость, придававшая изысканную утонченность его безупречным чертам лица.

Я только что вышла из душа, даже не подумав обернуть себя полотенцем. А он рассматривал мое тело, грудь, еще хранящие капли бодрящей влаги.

- Котенок, я только твоя!

- Лен, ты уснула? – голос Ларисы вырвал меня из нахлынувшего воспоминания. – У тебя есть с собой красная книжка?

Красная книжка? Это где много исчезающих видов животных? Я с трудом попыталась сообразить, о чем собственно речь.

О, Боже, все ясно! Нет, я не взяла с собой «красной книжки» [1]. Все, что было в моей сумочке – это два старых журнала, которые я успела схватить на бегу.

Впрочем, на вопрос, что изображено на их обложках, я бы не ответила даже под пытками. Когда идешь в проповедь с Ларисой, единственное, что следует взять с собой – это паспорт на случай, если кто-то из жильцов вызовет милицию.

[1] Имеется в виду книга для обсуждения с потенциальным членом ОСБ под названием «Ты можешь жить вечно в раю на земле». Часто Свидетели Иеговы называют книги по цвету обложки.

- Полный отпад!

- Полный отпад? Надеюсь, это не название новой речи?

- Тут не речь, а фильм для взрослых. Дас ист фантастиш. Короче у нас тут такое произошло…

Надю буквально распирало сообщить мне какую-то супер невероятную новость. Я еще не успела войти в дом, как вход был перекрыт размахивающей руками хозяйкой.

- Давай заходи, сейчас такое расскажу.

Я повесила пальто, и мы прошли в комнату.

- Надеюсь, я не пропустила сообщения о конце света? - пошутила я, пока Надя собиралась с мыслями.

- Хуже. Я даже не знаю, как тебе это сказать. Короче твой Никита…

Мои глаза мгновенно увеличились, и как-то само собой вырвалось недоуменное восклицание:

- Подруга, извини, но я чего-то пропустила. С каких это пор Никита вдруг стал моим?

Надя скривила лицо, всем видом показывая, что в ближайшие несколько минут мне стоило бы заткнуться.

- Только не выпадай в осадок: наш Никита, - она особо выделила «наш», - трогал Ларису за грудь.

Естественно, в осадок я выпала, причем в полном объеме. Никита трогал Ларису за грудь? И дело даже не в том, что там есть что потрогать. Проблема в другом: я только вчера с ней проповедовала. Когда он успел?

В любом случае, все собрание стоит на ушах и на ближайшую неделю в каждом семействе Свидетелей Иеговы проблем с темой для разговоров не будет. Аллилуйя! Если бы не сплетни, Свидетели Иеговы вошли бы в Новый мир молча, как на похоронах.

- А откуда дровишки? – спросила я.

- Из лесу вестимо, - наконец-то Надя села и перестала маячить перед глазами, - ты же знаешь, как у нас любят поиграться в сломанный телефон.

- Дай-ка угадаю, от кого пошла информация. От Никитиной мамы?

Пришла очередь округлиться Надиным глазам.

- Лен, ты извини, но твоя извращенная фантазия переходит все границы. Как ты себе представляешь: Никита хватает Ларису за грудь, а его мама бегает с этой радостной вестью по собранию?

- Значит от старейшин.

- Ну от кого же еще. Они женам, жены – подругам. А как еще можно было узнать? Свечку-то никто не держал. Мне об этом сказала Вика. И знаешь, что я ей ответила?

- Послала?

- В каком-то смысле, да. Я ей сказала: мне не нравится, что все это обсуждается.

- Надь, но ты сама со мной это обсуждаешь…

- Ты – это ты! Не путай себя с местными правоведами, особенно с мужиками, которые хуже баб.

- Ой, что-то мне стало нехорошо. У тебя кофе есть?

Надя убежала на кухню и через несколько минут появилась с чашкой крепкого кофе.

- Подруга, объясни мне, как он мог трогать Ларису за грудь, если она женщина с ребенком.

- Да-а-а-а! – в это высказывание Надя вложила все свое безграничное удивление. – Глядя на тебя, мне иногда кажется, что пришельцы существуют. Ну и что из того, что у Ларисы есть ребенок? У нее что, от этого грудь стала плоской? У меня двое детей и вот – посмотри!

Надя распахнула махровый халат и обнажила миру розовый бюстгальтер с этикеткой какой-то фирмы.

- От детей грудь только больше становится. Но почему-то меня за нее никто не хватает. А так хотелось бы.

- У тебя же муж. Это его прерогатива.

- Чего-чего? У меня иногда желание сделать с его «рогативой» что-то не очень хорошее.

Надин «неверующий» муж был мужиком симпатичным и, как говорится, с руками, но к «красным книжкам» интереса не проявлял, а только смеялся. Хотя, если размножить такого «неверующего» да раздать всем нуждающимся, многие бы остались довольны. Старший сын походил на Надиного мужа как две капли воды – худой, не по годам длиннющий и пучеглазый, - и на собрании появлялся по великим праздникам. Зато младшего видели всегда. Надя и коляска с малышом стали единым целым.

- И что будет дальше? – спросила я.

- А дальше, Лен, будет дефицит. Холостых братьев все меньше, и грудастых акул не убавляется. Кстати, ты знаешь как она его захомутала?

- Понятия не имею. И даже боюсь предположить.

- Я тебе потому ничего не говорила, чтоб не расстроить. Еще свежо придание, как он на тебя глаз положил. Правда, никто не думал, что ты начнешь разбрасываться дефицитом. Зато потом цирк вернулся и началось. Сестры плавнички расправили, но Ларисе особый респект. Она почти после каждой проповеди звала его домой чайку попить, а в коридоре – совершенно случайно - развешивала свое нижнее белье. Просушка для Никитки называется. Парень полгода смотрел на все это и вот тебе желанный результат – Лариса мужественно подставила дорогому брату собственную грудь. Правда, если следовать официальной версии, Лариса тут как бы ни при чем. Просто у Никиты сработал животный рефлекс. Уважуха, конечно, но зачем потом было бежать к старейшинам на покаяние – ума не приложу.

Я была более чем ошарашена. Не находилось слов, чтобы прокомментировать все это. До чего мы дошли. Это получается, что лет эдак через дцать все Свидетели повыходят друг за друга. Групповое кровосмешение какое-то, граничащее с групповым изнасилованием. Да еще с использованием нижнего белья. И таких Никиток будет еще ой сколько. А что им делать, когда любить вне организации нельзя? Им хочется романтики, женского тела, а вокруг все по понятиям. Но любовь не бывает по понятиям, ей неведомы категории здравого смысла, лишенного иррациональной химии чувств.

- Никита, конечно, поступил правильно… - подытожила я.

- В смысле, что схватил Ларису за грудь?

- Нет, в смысле, что пошел к старейшинам. Или пришлось бы жить с нечистой совестью.

Надя почесала подбородок и многозначительно произнесла:

- Лен, честное слово, я перестаю чего-то понимать. За все эти годы ты единственный человек, с которым можно было поговорить откровенно, и я это очень ценю. Ты даже не представляешь, как я это ценю. Поэтому ответь мне на простой вопрос: кто должен был бежать к старейшинам? Открою тебе секрет, только ты никому не говори: в таких ситуациях виноваты бабы. Мужик – это животное, поддающееся дрессировке. Что бы ты сделала, если б тебя приглашал домой брат и развешивал свои трусы и майки?

Я засмеялась:

- Думаю, дальше порога не пошла бы.

- Вот в том и суть. А Никите двадцать шесть годков, и – спасибо маме - с детства в организации. Хочется любви, детей и вообще нормальной семейной жизни. С улицы девчонку не приведешь, - потом всю жизнь в тебя будут тыкать пальцем. Зато в собрании выбор сама знаешь какой. И вот появляется очередная прожженная стерва, которая знает о мужиках все и даже больше, и эту науку воплощает в жизнь. А теперь подумай, что будет с Никитой? Он и так ходячий комплекс, а теперь еще эта черная метка. Сейчас его уберут со служебного помощника, а Ларисина грудь станет единственным утешением его страшных снов.

Она была права. Я вспомнила случай, когда одна «боевая» сестра следовала за холостым братом, как за собственной тенью. Даже копать картошку – и то помогала, лишь бы не упустить. Ходили всякие пересуды, а потом они сыграли свадьбу. «Добрые» люди поговаривали (а Надя все это выдавала мне в сжатой непечатной версии), что у них было несколько пикантных ситуаций, после которых оставалось либо сдаться старейшинам, либо по-тихому охомутаться. Он выбрал второе, а она, как в лучшем американском фильме, заполучила долгожданный хэппи энд. Потом все грехи вылезли наружу, но дело было сделано.

- Ладно, пусть разбираются. У тебя-то что нового? – спросила я.

- А что у меня нового? Муж тот же. Чтоб грудь потрогал, приходится долго уговаривать. Кстати, а что если бельишко развесить по квартире. Может поможет?

- Думаю, на женатых мужчин это не подействует.

- Оба на! Соображаешь ведь, а все прикидываешься наивной. С сыном проблемы. Никак не хочет изучать истину. Знаешь, что он сказал мне последний раз, когда я заговорила о крещении? «Мама, я с тебя торчу». Представь, он торчит с меня.

- Надь, так это ж хорошо. У тебя классный ребенок, рано или поздно сам до всего дойдет.

Надя махнула рукой.

- Зато Сенечка у меня золотце, - Надя кивнула в сторону пустой детской коляски, - только говорить еще не умеет.

- Я тебе вот что скажу, идти или не идти – это твое дело. Но иногда нужно думать о других.

Саша тронул меня за локоть и добавил:

- Ты ненадолго приди, посиди и уйдешь. А то мне уже не один человек выговорил. Я тебя понимаю, но поверь, мне самому порой приходится делать вещи, которые мне совсем не нравятся.

Я сдалась. Пусть будет по-твоему. Закрою глаза, заткну уши и пойду.

Когда я позвонила в дверь, то надеялась лишь на то, что ненароком ошиблась адресом. Но внезапно донесшаяся многоголосица опустила меня с небес на землю.

Я ненавидела чаепития. Не знаю, откуда и когда родилась эта стойкая неприязнь, но привычка Свидетелей Иеговы собираться семьями для совместного времяпровождения с целью потрещать языками за наспех приготовленным, не отличающимся изысками кулинарным столом, не вызывала во мне никаких симпатий.

Когда-то на чаепитиях делились случаями из служения, всякими свежими историями из жизни еще не пустившей корни религии, но - с отсутствием бурного притока свежей струи новичков, - довольно быстро такие посиделки переросли в разговоры ни о чем. Все друг друга знали, говорить особо было не о чем, вот и приходилось заполнять время пустыми словесными ингредиентами: начиная с «мирских» родственников и заканчивая качеством купленной колбасы.

И теперь старейшинам собственноручно приходилось заниматься вопросами посещения этих внепрограммных мероприятий. (Правда, позднее на это плюнут и чаепития станут явлением необязательным).

Я не любитель больших компаний, и Надя единственная, кто была со мной солидарна, называя все это «тусовкой старых дев», хотя собственно старых дев в буквально смысле этого слова на общую массу было не так уж и много. Иногда даже попадались мужики.

Но Надя сегодня не пришла, оставив меня наедине с охлофобией.

Как только я переступила порог комнаты, в которой за накрытым столом сидели сестры моего собрания, я сразу же ощутила признаки настороженности. Все старались улыбнуться, но моментально отводили взгляд. Это и понятно: у них тут своя свадьба, и, учитывая появление нового любителя чая с печеньем, отныне им придется сортировать «базар».

Вокруг стола с гулом проползли несколько детишек, в то время как Нина, хозяйка дома, разливала кипяток по чашкам.

- Нина, помочь? – поинтересовалась я в надежде отвлечься от созерцания притихших сестер.

- Лен, если не трудно, порежь, пожалуйста, пирог. Он на плите.

Я пошла на кухню, взяла нож и начала резать пирог-пятиминутку, аромат которого вызвал во мне все что угодно, кроме притока желудочного сока.

Следом за мной вошла Нина.

- Как твои дела? – спросила она, даже не удосужившись посмотреть в мою сторону.

Я ненавидела этот вопрос еще больше чаепитий. Его задавали, чтобы соблюсти постылые рамки приличия и хоть как-то поддержать беседу. И уже второе предложение в ответе пролетало мимо ушей. У каждого своя жизнь и мало кто по-настоящему интересовался другими.

Хотя мной интересовались.

А то мне уже не один человек выговорил… Поверь, мне самому порой приходится делать вещи, которые мне совсем не нравятся…

- Нормально, - так же дежурно ответила я и все-таки решила поделиться утренними впечатлениями. – Нин, представляешь, сегодня на мое окно сели два снегиря. Какие же они красавцы! И знаешь, что я подумала? Надо им обязательно сделать кормушку. Вдруг опять прилетят.

Утренний визит пернатых врезался в память как добрый сон, который не хотелось отпускать. Две восхитительные птахи, не ведающие о бренности бытия. Кажется, они хотели донести до меня какую-то весть. Но какую?

- Да ты что! – Нина на миг застыла с полотенцем в руках. - А ты в курсе последних новостей?

Ну вот, кажется, начинается…

- Каких именно? – я постаралась не выдавать своего раздражения потрясающей способностью собеседницы слышать только себя.

Впрочем, во время проповеди и разговоров с «мирскими» это качество считается благословением.

- Про Ларису с Никитой. – С этими словами Нина наконец-то посмотрела на меня. - Неужели не слышала?

Я уж было подумала, может какой «свет истины» пропустила. А это…

- Нет, не слышала, - соврала я и тут же пожалела. Своим ответом я лишь усугубила свое плачевное положение сестры, до безобразия оторванной от коллектива.

Нина положила на стол полотенце и чуть слышно произнесла:

- Лариса затащила к себе Никиту и там чуть не дошло до… сама понимаешь чего.

Это была новая версия местного апокалипсиса.

Я неуверенно дореза́ла пирог, попутно соображая, как лучше отреагировать. Промолчать было как-то неудобно.

- Нин, я думаю, они сами разберутся. Между ними ведь ничего не было?

- Как это не было! – голос Нины перешел с шепота на оригинал. – Если постели не было, это не значит что Богу приятно. Ты у нас общий пионер, должна понимать такие вещи. Я предупреждала, что до этого дойдет.

Нина не уточнила, кого она собственно предупреждала, и до чего должно было дойти, но это уже не имело значения, поскольку тема дня себя исчерпала.

Я вспомнила бессмертное творение Шекспира: грехи других судить вы все усердно рветесь, начните со своих и до чужих не доберетесь.

Впрочем, Шекспир со своим светом истины для Свидетелей не годится даже на роль автора вопросов к абзацам.

Я отложила нож и взяла в руки нарезанный пирог.

- Ну что, пошли? Все готово.

- Вот черт!

Я посмотрела на Федора.

- Извини, Лен, вырвалось. Пора ремонтировать эту рухлядь, сколько уж можно. Да разве на мою пенсию ремонт потянуть?

С этими словами, кряхтя, Федор вылез из машины и открыл капот.

Он подошел ко мне после собрания и предложил поехать на изучение.

- Конечно, - обрадовалась я, - а это куда?

Лучшее средство «сделать» время для своего отчета – тихо скоротать его, проводя изучения. Сидишь себе в тепле и уюте, растягиваешь удовольствие, пытая «заинтересованных» заготовками вопросов к абзацам, которые знаешь наизусть. Самые ценные изучения, когда на одном «заинтересованном» удавалось зараз «сделать» три и даже больше часов проповеди.

Ехать пришлось недалеко, но, учитывая пробки и лютый мороз, машина Федора объявила внезапный бойкот. И почти двадцать минут из-за капота доносились невразумительные звуки и металлическое лязганье.

В нашем собрании Федор числился служебным помощником, что меня несказанно удивляло. В моем понимании брат, которому за шестьдесят и кто в «истине» с незапамятных времен, вполне достоин как минимум должности помазанника [1]. Служебный помощник – это для тех, кто не дорос до брата, но уже не сестра.

- Кажется, готово…

Федор уселся в кресло водителя, и мы продолжили маршрут.

Его заинтересованной оказалась миловидная дама лет сорока со свежевыкрашенными в пепельный цвет волосами. Она тепло поприветствовала нас и провела в комнату.

- Мы с ней проходим тридцатую главу, - заранее предупредил меня Федор. - Вера - интересный человек, только мало читает, поэтому нет прогресса. На собрания пока ходить категорически отказывается.

Нет прогресса – это звоночек. Значит «брыкается», не дает себя оседлать.

Вера действительно оказалась женщиной неординарной. Помимо немецкой овчарки и персидского кота, в ее доме нашли приют неразлучники и кактусы самых немыслимых форм.

Пока мы обсуждали очередные абзацы книги для изучения, Вера старательно наглаживала кота. При этом она успевала бойко отвечать на вопросы, которые мы вычитывали из книги, повторяя напечатанное в тексте практически слово в слово. Первую половину главы все шло без сбоя, и Федор выглядел более чем довольным. Но тут, в подражание нашему автомобилю, в программе изучения произошла какая-то поломка. Вера вдруг перестала гладить кота и, прищурившись, внимательно вчиталась в абзац, чего до этого с ней не происходило.

- Федор, я здесь не совсем понимаю: «будет только одна организация - видимая организация Бога, которая переживет быстро приближающуюся великую скорбь». Это как? То есть все погибнут, а вы останетесь?

С этими словами она почему-то посмотрела на меня. Посмотрел на меня и Федор. Понять его взгляд было нетрудно: «Выручай!» Но, так как это его изучение, и я всего лишь сестра, то мне ничего не оставалось, как бросить нашего старца в бурные потоки «истины».

- Вера, мы не знаем кто спасется, - неторопливо начал Федор, - но если мы в организации, то тогда мы сможем спастись.

Женщина явно осталась не удовлетворена столь скользким ответом.

- То есть, вы не знаете кто спасется, но знаете точно, что спасение может быть только в вашей организации? Довольно забавная логика. Например, я не хочу быть Свидетелем Иеговы. И что тогда? Могу я отвергнуть вашу организацию и спастись? Да или нет?

Федор опять посмотрел в мою сторону. Я смущенно улыбнулась - придется выручать, но столь резкий поворот в разговоре меня ничуть не радовал. Исходя из данной Федором характеристики, я ожидала от Веры более покладистого характера, особенно на последних главах книги.

Хотя, из собственного опыта я знала, что любое изучение может накрыться так же неожиданно, как и начаться. Все зависело от интеллекта и темперамента оппонента. Как правило, наиболее начитанные и наблюдательные особи довольно быстро превращались из потенциальных «овец» в реальных «козлов». А еще в изучение могли вклиниться обеспокоенные родственники, и тогда туши свет. В таких случаях увещания в стиле «не променяй бога на мужа или жену» могли вызвать обратную реакцию.

Я решила прибегнуть к излюбленному примеру из наших публикаций:

- Вера, во дни Ноя был один ковчег, и спаслись только те, кто находился в нем. Следовательно, сегодня также должна быть одна организация, в которой можно найти спасение.

Вера отложила книгу, немного подумала и обратилась ко мне:

- Вы еще очень молоды, и вам бы не следовало бездумно повторять чужие мысли. Насколько я помню из Библии, такими же ответами славились фарисеи. В ваши годы, благодаря родителям, я уже неплохо разбиралась в Новом Завете. Поверьте, в ваших словах нет логики. Во времена Ноя бог предоставил людям средство спасения от продолжительного наводнения. Но не организацию. И каждый, поверивший в это средство, действительно мог выжить. И уверена, что сегодня бог также предоставляет нам средство спасения. Но, опять же, не организацию, а жертву Христа. Любая организация – всего лишь сборище людей с присущими им недостатками. Например, недальновидностью, предубеждением и даже фанатизмом.

Я не нашлась, что ответить и мне в который раз на память пришли слова отца Никифора:

Ты действительно веришь, что Христос есть твой Господь и твой Спаситель? Это единственное во что ты должен верить. Все прочее не имеет никакого значения.

Вера повернулась к Федору.

- Федор, мне интересно с вами встречаться, но помните, когда вы пришли в первый раз, я сказала вам, что все секты хотят завладеть душами. Вы тогда ответили, что, в отличие от сект, у вас нет такой цели. У других – да, только не у вас. Но сейчас я вижу, что вы меня обманули. Не обижайтесь, но вы ставите меня в неловкое положение – выбрать вас или отказаться от бога. Это некрасиво и неправильно. Я верю в божественное средство спасения, но не верю в вашу организацию. А знаете почему для меня это так важно?

Вера опустила кота на пол, стряхнула с себя остатки кошачьей шерсти и продолжила.

- Моя подруга пять лет была в секте. Я хотела ей помочь, но она и слышать ничего не желала. Говорила: там прекрасные люди, там бог, там спасение и так далее. В общем, нашла новую семью, а друзья и родственники вдруг стали чужаками. Потом что-то произошло, она бросила секту, но так и не смогла стать прежней. Сидит на таблетках в самозаточении. Теперь у меня нет подруги. И я бы никогда не пустила в квартиру ни одного сектанта, если бы не вы, Федор. Вы человек пожилой, вам хочется доверять. Пожилой человек не может лукавить. Но я ошиблась. Ваша цель – все та же.

Меня обдало кипятком. Федор тоже потерял нить разговора. Оставалось только сохранить остатки достоинства и уйти.

На обратном пути мы молчали. Федор, конечно, расстроился, что рыбка, на которую потрачено столько сил и времени, так внезапно сорвалась с крючка. Я наблюдала, как мимо нас проносились погребенные под снегом лабиринты города. Его улочки и скверы казались безжизненными, будто суровая стужа превратила в лед все краски и оттенки. Неужели и вправду этот город обречен только потому, что не желает жить как мы?

К концу поездки Федор взбодрился и поведал то, о чем размышлял всю дорогу:

- Районный надзиратель говорил на собрании, что наша литература разделяет людей на овец и козлов. Если заинтересованный претыкается на чем-то и отходит, значит он - козел и не достоин вечной жизни. Мы свое дело сделали.

Я молчала. Мне хотелось спросить: а ты сам-то в это веришь? Веришь, что Бог – палач, а мы его любимцы? Но мои мысли были уже не здесь.

[1] В буквальном понимании Свидетелей Иеговы слово «помазанник» означает лицо, входящее в состав руководящей элиты (совета) из американской штаб-квартиры.

Сто двадцать километров в час по пустынному шоссе мимо деревянных домишек, зеленеющих полей и благоухающих цветочными ароматами лесов. Весь калейдоскоп летнего дня проносился одним сказочным пейзажем и внезапные порывы ветра лишь усиливали импрессию пьянящей свободы. Казалось невероятным, что где-то прямо сейчас гуляет стужа, а каждая веточка и каждый росток отдает леденящим холодом.

Что существует место, где может быть больно и одиноко.

Игорь брал автомобиль у своего дяди, который, в свою очередь, был вовсе не в восторге от этой затеи и непременно приговаривал:

- Только очень осторожно, не гоняй и далеко не уезжай!

- Конечно! – отвечал Игорь, зная наперед о неосуществимости всех дядиных пожеланий.

Вдруг Игорь сбавил газ, свернул на заросшую лесную дорожку и через какое-то мгновенье мы оказались на берегу маленького озера. Мы вышли из «финки» - как ласково он называл дядин автомобиль – и босиком подошли к воде.

- А вот и мой подарок! Айда купаться.

Игорь стремглав стащил с себя всю одежду, небрежно разбросал по берегу и совершенно голый забежал в воду.

Я не знала как быть. Он меня даже не предупредил о предстоящем отдыхе на воде, и кроме летнего платьица и трусиков на мне ничего не было. Я посмотрела по сторонам.

- Не бойся, - крикнул Игорь. Из воды торчала его взъерошенная голова, - здесь никого нет.

Ничего не оставалась, как несколько раз оглядеться по сторонам и последовать его примеру.

Мы плескались как малые дети, кричали, смеялись, а потом выбежали на берег и в изнеможении упали в объятия полевых ромашек – цветов моего детства.

- Вот оно – счастье! – сказал Игорь. – Давай приезжать сюда каждый выходной.

- Я двумя руками за, только твоему дяде это может не понравиться.

- Ну, тогда будем приезжать сюда хотя бы раз в месяц. Или давай вообще никуда не поедем. Останемся здесь.

Он утих, и под музыку набегающих волн мы насладились чарующими звуками природы.

- Вот я смотрю на небо и думаю, - вдруг произнес Игорь, - мы живем, суетимся, чего-то доказываем, а на самом деле все очень просто. Вот облака – они такие разные, за ними можно наблюдать бесконечно. А мы даже не находим времени поднять глаза и посмотреть на них. Не знаю, может быть, я говорю глупости, но эти облака стоят дороже всех наших знаний и убеждений. Будто фотографии из других миров – чистые, светлые, несущие влагу…

Он повернулся ко мне и обнял.

- Знаешь, о чем я подумал? Давай окончим институт, построим домик на берегу озера и будем вот так каждый день купаться.

- Вот так? То есть голышом? – в шутку спросила я.

- Ну, если ты настаиваешь...

Я потрепала его за нос. Мне было так легко, как бывает, когда человек теряет чувство реальности, и все опасности и проблемы рассеиваются подобно дыму, а на небе остаются лишь белые пушистые облака.

- Лена, ты мне нужна!

Я повернулась на голос и увидела вытянутую вверх руку Саши. Вокруг толпились покидающие собрание братья и сестры, и ради достижения цели мне пришлось протискиваться сквозь их плотные ряды.

- Ты меня звал? - спросила я.

- Тут такое дело. Некоторое время Лариса не сможет проповедовать, и она передала тебе свой участок. – Он сунул мне карточку участка и исписанный блокнотный лист. – Просьба, как можно скорее пробегись по повторам, чтоб не потерять людей. Если можешь, прямо сегодня.

Понятно: на Ларису наложено дисциплинарное взыскание.

Я тут же стала искать себе пару для проповеди, но безуспешно. Кто-то уже договорился, а у кого-то были другие планы. Пришлось вернуться к Саше.

- Саш, может, ты со мной сходишь?

Он посмотрел на меня с некоторым недоумением. Наконец, произнес:

- У нас через полчаса, как бы это сказать, встреча с одним не очень стойким братом, поэтому сделай проще. Сходи одна, просто оставь им журналы, а когда будет пара, попробуешь начать изучение.

Понятно: у Никиты сегодня правовой комитет. Будут разбирать по косточкам.

Пришлось идти на участок одной. Дойдя до подъезда дома, я вспомнила, что на оборотной стороне карточки записан код замка. Хотя его можно было определить и без этой записи – кнопки 1,2 и 4 были изрядно стерты.

В Ларисиных записях напротив большинства квартир стояли буквы НД – нет дома. А из тех жильцов, кто все-таки оказался дома, были отмечены всего трое.

Первой удостоилась чести попасть в список потенциальных «овец» бабушка с восьмого этажа, поэтому я сразу туда и пошла. Перед ее дверью я еще раз просмотрела записи:

«баб. Нат Петр 70 кот, тр умер пр брош».

Все ясно! Наталье Петровне около семидесяти лет, у нее есть кот (хотя могут быть и варианты), в прошлый раз ей оставили трактат об умерших и надо принести брошюру. Я не совсем поняла, какая связь между оставленным трактатом и словом «кот», но углубляться в понятия не стала. Я несколько раз позвонила в дверь, но никто не открыл.

Следующая запись касалась квартиры 22 и была еще более загадочной:

«Лена Виктор мол семья, пр узб сн кв, дет нет, прав, сем».

Вероятно, молодая семья без детей, имеющая, судя по сокращению «узб», какое-то отношение к Узбекистану. По крайней мере, имена были записаны полностью. Ладно, оставлю что-нибудь о семейной жизни.

Я нажала звонок. Через несколько секунд дверь открыла немолодая женщина явно славянской внешности:

- Здравствуйте! – поздоровалась я, - Лена с Виктором дома?

- А что вы хотите? – судя по интонации, женщина поняла цель моего визита и радости по этому поводу не испытала.

- В прошлый раз мы говорили с ними о Библии, и обещали принести…

Договорить мне не удалось, дверь захлопнулась прямо перед моим носом. И что теперь писать? Отказ? Но ведь я приходила не к этой женщине, а к молодой семье. В общем, после недолгого раздумья, я решила оставить все как есть, и сосредоточиться на последней отмеченной Ларисой квартире.

Относящаяся к ней запись заставила меня еще сильнее напрячь извилины.

«Дмит 35 бр прор сом умн».

То, что Дмитрию примерно 35, ему оставили брошюру и разбирали пророчества – это я поняла, тем более что сама присутствовала при этом. Но что значит «сом» и «умн»? В отношении «сом» в моей голове идей так и не возникло, а вот насчет «умн» созрела лишь одна версия: Лариса делит народ на умных и дураков, и Дмитрию посчастливилось попасть в разряд первых. Интересно, в чем выражается ее боевая тактика, если попадается «умн»?

Ладно, примем на заметку. Звонка на двери не было, поэтому пришлось стучать.

Дверь открыл небритый молодой мужчина, и я его сразу же узнала. Впрочем, он меня тоже.

- Здравствуйте, Лена! Проходите, пожалуйста.

Я хотела было отказаться от приглашения, сказать, что зашла всего на пару секунд и хочу оставить новый журнал, но что-то вынудило меня подчиниться. Вероятно, прозвучавшее из его уст имя. Надо же, он его не забыл!

- Вы пока располагайтесь, а я сейчас сделаю кофе. Вы не против?

Я утвердительно кивнула, разулась и прошла в знакомую мне комнату, где главной достопримечательностью были развешанные повсюду книжные полки.

- Леночка, располагайтесь! – Дмитрий поставил передо мной чашку кофе, а сам уселся напротив. – Итак, я вас внимательно слушаю.

- Дмитрий, - мой голос почему-то предательски дрожал, - в прошлый раз мы с вами говорили о пророчествах.

- Да, я помню.

В отличие от меня, Дмитрий не выявлял и капли волнения.

– У меня к вам маленькая просьба, - сказал он. - Давайте перейдем на ты, если вы, конечно, не против. Меня можно звать просто Дима.

- Хорошо. Сегодня я принесла… тебе новый журнал про… - местоимение «тебе» родилось в мучительных родах.

Дима заметил, как неловко я достаю из своей сумочки обещанный журнал, еще раз пристально оглядел меня с ног до головы и непринужденно откинулся на спинку кресла.

- Лена, можно я буду с тобой откровенен? Дело в том, что по профессии я – журналист. Причем специализируюсь на литературной и религиозной тематике. Еще пишу об искусстве. Но религия меня интересует особо. И даже не сама религия, а люди. Причина их принадлежности к той или иной вере, влияние их убеждений на семью и общество, социальные контакты.

Я должна была встать и уйти, ведь журналисты – это удел компетентных старейшин. К тому же он был «умн», и сомневаться в этом уже не приходилось. Общение с такими людьми может плачевно сказаться на духовности рядовой сестры. Но я была насколько заинтригована, что проигнорировала возникшую опасность.

- Лена, - вновь обратился ко мне Дмитрий, - скажи, пожалуйста, почему ты стала Свидетелем Иеговы?

Я никак не ожидала такого вопроса. Для кого-то он мог показаться элементарным, - но не для меня. Есть определенный свод тупиковых вопросов, на которые Свидетели Иеговы ответить искренне не в состоянии. Например, только что прозвучавший.

После некоторого раздумья, как нерадивая школьница, плохо подготовившая урок, я произнесла:

- Свидетели Иеговы – хорошие люди. Здесь учат истине о Боге…

Видимо, Дмитрий не воспринял мои слова всерьез, и продолжал созерцать мою скромную персону испытывающим взглядом опытного аналитика. В его горящих глазах совершенно определенно опознавалась гремучая смесь хладнокровной прямоты и неведомого промысла.

- Ты знаешь, я часто общаюсь с верующими людьми и задаю им этот вопрос. – Дима взял со стола кофейную чашку. – Например, недавно я спросил то же самое у лютеранина. И знаешь, что он ответил? «Наверно, так угодно Христу». Это был естественный ответ человека, считающего себя христианином. И такой подход к вере распространен среди большинства прихожан культурообразующих религий. А вот со Свидетелями Иеговы – случай куда более тяжелый. Я специально приходил на ваши встречи. Найти вас, слава богу, несложно – вы собираетесь в актовых залах учебных заведений. Так вот, на тот же вопрос люди отвечали уклончиво и даже невпопад, примерно как и ты. Никто из них в своих ответах не произнес слова Христос. Зато все они, так или иначе, обращали внимание на…

Дима сделал паузу и в ожидании вытянул вперед ладонь правой руки. Мне лишь осталось закончить фразу:

- Организацию.

- Совершенно верно! – Дима остался доволен моей сообразительностью. - Они будто хотели навязать ее мне, всячески разрекламировать. То есть, они сами того не сознавая, автоматически переключались с вполне интимного, личного вопроса на отработанный системой шаблон. И что мы имеем? Совершенно очевидно, что в их мышлении превалирует не Христос, - как я уже сказал, ни в одном ответе это имя не прозвучало, - а именно секта… извиняюсь, организация. Довольно сложно назвать такую организацию христианской. Вернее, невозможно. И мой безобидный вопрос выявил довольно-таки плачевную картину. Даже не погружаясь в богословские топи, уже можно смело говорить об авторитарной природе вашей религии. То есть, она создает определенную модификацию человека, эдакого биоробота, который, благодаря исполнению надуманных условностей, верит в свое особое предназначение только потому, что соответствует букве заложенной в него программы. У него напрочь отсутствует концепция сознания и независимого мышления. Он соединен с организацией невидимой пуповиной, через которую беспрерывно поступают психотропные питательные вещества. И человек начинает страдать фобией: он боится сомневаться и думать иначе, то есть всего, что может навредить целостности окружающей его материнской плаценты. Отвечая на поставленный вопрос, такой биоробот рефлекторно воспроизводит искомую ячейку памяти. В данном случае, своим ответом он обязан доказать мне исключительную ценность поступающей через пуповину одурманивающей жидкости как товара, без которого мне уже не прожить. Это самая настоящая реклама! Точно так же действуют распространители Гербалайфа и иже с ними. Среди Свидетелей я встретил лишь одного, с кем можно было поговорить действительно откровенно, когда человека, извиняюсь за выражение, не глючило на рекламный ролик.

Дима замолчал, а я тем временем не могла найти себе места. Надо было сразу же уходить. Но ведь Дмитрий – не отступник, а всего лишь человек со своим мнением. Свидетели Иеговы считают отступников отдельным подвидом волков, которые питаются исключительно овечками «свидетельского» стада. Но Дима к этой категории никак не относился хотя бы в силу того, что он никогда не был в нашей организации.

С другой стороны, чего я волнуюсь? Еще пару лет назад я довела Никиту до сердечного приступа куда более бесцеремонным вопросом. Мне всегда хотелось общаться открыто и без обиняков – и вот тебе, пожалуйста.

«Наверно, так угодно Христу».

Может быть, наша встреча не случайна? Я пришла сюда одна, без напарницы, ведь будь Лариса рядом, мы бы давно встали и ушли. А на слове «умн» поставили бы жирный крест.

Еще я вспомнила об одной сестре из нашего собрания. До того, как стать Свидетелем Иеговы, она работала в фирме Гербалайф, - той самой, о которой упомянул Дима. И она говорила, что ей было легко переквалифицироваться в разносчика литературы, потому как и там, и там используют абсолютно идентичные способы всучить товар. При этом и мы, и они свято верим в свою героическую миссию.

- Лена, а знаешь почему я задал тебе этот вопрос? – Дима добродушно улыбнулся, и его лицо моментально преобразилось, став моложе лет на десять. – Поверь, не из спортивного интереса. Просто мне почему-то показалось, что ты не такая как они. Ты будто попала в чуждое измерение и не знаешь, что с этим делать дальше.

Я во все глаза уставилась на него. Он очень точно описал мое текущее состояние, даже точнее, чем я могла бы это сделать сама.

Сразу вспомнилась недавняя речь одного брата:

- Если мы считаем, что в организации Иеговы что-то не так, если нас что-то не устраивает, то стоит задуматься: может быть, мы слишком много стали думать о себе? Может быть, мы позволили развиться в нашем сердце сорняку эгоизма?

Не знаю почему, но на душе стало легче. Наверно оттого, что впервые за многие годы я слышала от мужчины не нотки безразличия или осуждения, а слова понимания. И, что удивительно, говорил это человек, который меня совершенно не знал.

Дима мне определенно нравился. И не только потому, что внушал доверие, но и чисто внешне. Худощавый, плечистый, с утонченными, но в то же время волевыми чертами лица. К тому же, далеко не всем мужчинам идет легкая небритость. Он был явно в моем вкусе. А его не подлежащий сомнению интеллект и начитанность, вкупе с умением вести себя в высшей степени интеллигентно, только усиливали мое желание познакомиться с ним поближе. Я бы поставила ему оценку «умн» с плюсом.

И все-таки, мне ничего не оставалось, как подняться и сказать:

- Дима, спасибо за общение, но мне пора.

Дмитрий проводил меня и уже в дверях произнес:

- Лена, ты замечательный человек! Ты напоминаешь мне... даже не знаю как сказать. В общем, здесь мой телефон – если что, - он протянул свою визитку. – Звони, заходи, я всегда буду рад тебя видеть.

- Рад тебя видеть? Кобель!

Надя по привычке возбужденно маячила перед глазами. Как только речь заходила о чем-нибудь чрезвычайном (а у нас что ни новость, то ЧП), ее захлестывали нешуточные эмоции.

- Да успокойся ты, - я указала на диван, - сядь и не сотрясай воздух.

Меня так распирали чувства, что выйдя из Диминого подъезда, я еще долго не могла унять внутреннюю дрожь, и мне не терпелось поделиться своими мыслями с Надюхой. А с кем еще?

- Он действительно классный мужик. Умный, конечно, но ведь это - не грех. Ты не переживай, я одна к нему не пойду. В следующий раз пойдем вместе.

- Следующего раза, Леночка, не будет. Если бы с тобой был кто-то рядом, он бы никогда так откровенно не заговорил. И были бы вы у него подопытными кроликами для новой статьи о том, как одинокие девки убивают молодость почем зря. Запомни, все, что он тебе наговорил, только ради того, чтоб запудрить мозги и завалить в кровать. Даже не сомневайся! Не вздумай туда ходить и выкинь все это из головы.

- И все-таки он мне понравился, - я засмеялась, но Надя не поддержала моего оптимизма.

- Лен, я тебя понимаю, – заговорила она более спокойно. - С твоим отношением к жизни ты так и останешься старой девой. А это плохо. Тебе бы хорошего парня и детишек нарожать. Бери пример со Стаса. Вот как надо семью создавать!

Я не слышала о таком брате, поэтому попросила Надю рассказать о нем подробнее.

- Ты не знаешь Стаса? Лен, ты меня не перестаешь удивлять полным отсутствием присутствия. Он теперь мегазвезда Питера и области. Короче, от него ушла жена, зато осталась шикарная квартира в самом центре города, недалеко от Московского вокзала. Представь: служебный помощник, холостой, бездетный, обеспеченный, со всеми удобствами. Мечта любой незамужней сестры. Да, он лысоват, ну и что? Маленький, ну и фиг с ним. Главное, чтобы все работало, и человек был хороший.

И вот он наведывался во все собрания, наводил справки об одиноких сестрах, - чтоб не уродина и не старуха, - знакомился, и если сестра начинала ломаться, - а таких было большинство, мы же привыкли себе цену набивать, - покупал букет цветов, приглашал в кафе или приезжал прямо на работу. И выкладывал в лоб и без предисловий: выходи за меня замуж. Никаких тебе романтических встреч, тайных поцелуев и прочей ерунды. Если сестра продолжала ломаться, он оставлял на прощанье букет и бежал в другое собрание. Когда питерские собрания закончились, он переключился на область. Не прошло и полгода как у мужика новая жена. Уважуха! Знает он наш менталитет. Какой смысл ухаживать, если свободных братьев кот наплакал, а мужиков с улицы подбирать противопоказано? Пока сестра строит из себя святую невинность, клиент радостно испаряется.

- Ой! – от удивления я открыла рот. – А где была я?

- Как всегда на Луне. Когда он приезжал, то мы предупредили: Лену не тронь, а то после знакомства букет может оказаться в том загадочном месте, которое без зеркала не разглядишь.

Надя замолчала, и я решилась поведать ей мысли, которые не давали мне покоя.

- Надя, ты не подумай, что я влюбилась в этого журналиста, но все-таки я не понимаю, почему мы не может влюбиться в достойного мужчину, который не является Свидетелем Иеговы. Я думаю об этом, наверное, уже больше года. Беру в руки Библию и снова перечитываю ту главу, из-за которой нам запрещается думать о таких браках, и ничего там не нахожу.

Конечно же, в этот момент перед моими глазами был он. Я все еще не могла свыкнуться с мыслью о том, что если бы он однажды вернулся, я не смогла бы его принять. Пока он не стал бы таким же, как они…

Надя не ведала истинной причины моего вопроса, но внимательно выслушала, хотя должна была остановить и отправить к старейшинам. Разговор явно переходил в коварную «отступническую» фазу.

Убедившись в ее спокойной реакции, я продолжила.

- Смотри, в Первом Коринфянам Павел от себя лично советует вообще не выходить замуж и не жениться. Но, если у кого-то, к примеру, умер муж, и она хочет вступить в новый брак, то он дает опять же личный совет – выходить замуж «только в Господе». Я перечитала седьмую главу тысячу раз и нигде не сказано, что мы обязаны выходить друг за друга, Свидетель за Свидетеля. Даже смысл главы совершенно иной. Потом я подумала: допустим, я вдова, живу во времена Павла. И он мне советует найти жениха «в Господе». То есть получается – христианина, того, кто признает Христа, потому что мир делился на язычников и тех, кто поверил в Христа. Во что еще верит мой жених – не важно, все люди разные и у каждого своя совесть. А мы ищем пару среди друг друга, отсеивая чужих, хотя они могут верить в Христа не меньше нашего и вообще, чисто по человечески, быть гораздо лучше нас.

- Ты думаешь, открыла мне Африку? – Надя продолжала сохранять спартанское спокойствие, и этим начинала меня изрядно пугать. – Я все это знаю без тебя. Только не вздумай обсуждать это со старейшинами, и вообще ни с кем. Вон, у Никитки сегодня правовой комитет, пожурят паренька и отпустят. И даже если бы в целях повышения квалификации, он перетрогал все груди собрания – ничего страшного. Лишили бы на годик общения [1], и благополучно вернулся бы к маме и в собрание. А вот с такими мыслями как у тебя обратно не возвращают. Это крест на всю жизнь. И не будет тебе никакой вечной жизни, пока не откажешься от своих слов. Поверь, подруга, я не глупее тебя, да только молчу. А знаешь почему?

Я оторопела и не знала, что сказать. Как бы мы не были близки с Надюхой, но такого откровенного разговора я не припомню.

- Не догадываешься? Ты мою маму, конечно, не знаешь, она живет в Майкопе. Но, как тебе известно, она сестра уже больше десяти лет. Мой брат погиб в девяностом. А теперь представь, я бросаю эту контору, и мама об этом узнает. Что будет дальше – не мне тебе объяснять. Я стану отступницей со всеми вытекающими последствиями, и матери запретят общаться со мной до самой смерти. Получается, мать при жизни теряет всех детей – и сына, и дочь. Нет, Лен, я ей здоровья желаю. Пусть еще поживет…

[1] «Лишение общения» - санкция отлучения от общины. При этом никто из оставшихся в организации не имеет права общаться с изгнанным лицом до тех пор, пока ему не будет позволено вернуться в общину. Запрет на контакты с изгнанным распространяется, в том числе, и на его родственников, в том числе родителей и детей.

Если описать состояние, в котором я пребывала, то, вероятно, самым точным определением стало бы слово бесчувствие. Я была подавлена и совершенно разбита. Я не находила себе места ни в собственной квартире, ни за ее пределами.

А теперь представь, я бросаю эту контору, и мама об этом узнает.

Но это же ужасно! Это не иначе как стать бесправным заложником карающей системы ради блага ближнего. Но, кажется, я тоже давно уже стала заложником. Только меня удерживала в тисках не любовь к ближнему, а холодные щупальца животного страха.

Ты не такая как они. Ты будто попала в чуждое измерение и не знаешь, что с этим делать дальше.

Я бродила между домов и задыхалась от нехватки кислорода. Вокруг все стало далеким и бессмысленным, застывшим в оцепенении. Даже квартира, мгновенья назад служившая мне уединенным прибежищем от стихий, отрешенно смотрела на меня пустыми глазницами потухших окон. Мне хотелось упасть и заплакать. Но слез не было. Они высохли.

Не знаю, сколько прошло времени – минуты или часы, - прежде чем разум начал преобладать над чувствами и выдавать хитросплетения условных импульсов, пробившихся изнутри сигналов бедствия. Так больше нельзя! Это неправильно!

Меня так и подмывало позвонить Диме и крикнуть в трубку: пожалуйста, будь рядом, хоть кто-нибудь! SOS!!! Но вместо этого я набрала телефон старейшины.

- Саш, привет! – На миг я испугалась собственного голоса. - Мне надо срочно с тобой встретиться.

- Что-то случилось? – забеспокоился Саша. - Можешь объяснить в двух словах?

- Не по телефону. Это ненадолго.

Через час мы встретились рядом с его домом. Саша вышел в телогрейке, трико и домашних тапочках.

- Извини, не могу пригласить в гости – родственник приехал. Завтра отправляется на родину, и мы решили немного посидеть.

Я поняла, почему его голос показался мне таким же неестественным, как и мой собственный. Он был слегка пьян.

Впрочем, мое состояние было не лучше.

Не считая молодежи и пожилых, в собрании многие баловались алкоголем, в том числе некоторые старейшины и служебные помощники, и это считалась незазорным. После собрания и проповеди у кого-то появлялось желание расслабиться и уйти от действительности. Мне помогали книги, но среди братьев и сестер мало кто читал что-то помимо наших книг и журналов. Как-то раз Надя даже пошутила надо мной: «Лен, только не проболтайся будущему жениху, что по ночам читаешь Достоевского. Братья у нас нежные, их беречь надо».

- Ну, говори, что у тебя стряслось? - прервал мои мысли Саша. – К чему такая спешка?

Я переступила с ноги на ногу и набрала в легкие воздуха.

- Саш, я хочу уйти с общего пионерского служения. Надеюсь, ты меня поймешь.

Саша опешил, по всему видно он был не готов к такому повороту событий. Тем более в разгар посиделок.

- Я-то тебя пойму, - манерно растягивая каждое слово, произнес он, - но поймет ли Иегова? Если не секрет, в чем причина твоего решения? Тебе не хватает денег? Или ты устала?

- Мне не хватает времени. Саш, мне трудно все объяснить, но с моей стороны было бы не честно все свое время тратить на проповедь и совершенно не находить времени для себя. У меня сейчас такой этап жизни, что хочется остановиться, спокойно сесть и не спеша осмыслить свое будущее.

После таких слов брови Саши медленно поползли вверх, пока не остановились в конечной точке. Осмыслить свое будущее? А чего его осмысливать, когда за нас уже всё осмыслили, пережевали и подали в блюдце с золотой каемкой. Мне показалось, что Саша подумал именно об этом.

- Лен, скажу честно, ты меня удивила. Но, в принципе, ничего удивительного нет. Давай присядем.

Мы сели на скамейку у подъезда. Только сейчас я ощутила стойкий запах свежего перегара.

- Лена, ты общий пионер, и - как я уже однажды говорил - тебе особенно важно укрепляться духовно. Тому, кто больше всех проповедует, требуется особая закалка. Ты молодец, что показываешь пример правильного отношения к собранию. Не опаздываешь, поднимаешь руку, даешь комментарии. Все это хорошо, но ты практически ни с кем не общаешься. Тебе нужна постоянная подпитка от духовно крепких братьев и сестер. А кто это? В первую очередь такие же пионеры, как и ты. То есть те, кто серьезно относится к служению Богу. А что у тебя? Насколько я знаю, тесное общение ты поддерживаешь только с Надей. Она хорошая сестра, но ей самой часто нужна духовная помощь. Ты знаешь сколько она проповедует?

Конечно, для меня эта информация секретом не являлась, но я промолчала.

- У нее в среднем пару часов в месяц, а у тебя девяносто и сто. Кто кому должен помогать – она тебе или ты ей? Если бы ты больше общалась с общими пионерами собрания, то, может быть, и смогла ей помочь. А ты мало того, что сама нуждаешься в помощи, так еще усугубляешь это неправильным выбором друзей. Я не против Нади, но – как говорится в Библии – надо распространяться, находить в собрании тех, кто будет влиять на тебя положительно, а ты этого не делаешь. Так что, удивляться тут особо нечему.

Теперь мне стало все более чем ясно. Да, конечно, Дима был прав. Им нужна модификация биоробота. Трезвого, подвыпившего – неважно. Ты можешь быть каким угодно, лишь бы тянул лямку и не смотрел по сторонам, чтобы не кричать потом SOS.

Отказаться от целого мира – этого мало. Даже здесь, в собрании ты должна сторониться нерасторопных «слабаков», отрывать их от себя, словно сгустки прилипшей грязи, чтобы, Боже упаси, они не понизили твой рейтинг духовности, не разложили, заставив сомневаться. У тебя нет права быть хоть чем-то недовольной, сбавить рабочие обороты.

У тебя нет права оставаться собой.

Поверь, подруга, я не глупее тебя, да только молчу.

Я тоже боялась говорить. Боялась остаться без Бога, в безнадежном одиночестве, в ожидании страшного приговора.

Человек боится всего, что может привести к разрыву пуповины.

Но я уже становилась другой. Я приходила в себя.

И с этим нужно было что-то делать.

Когда я приоткрыла дверь, то первой реакцией было захлопнуть ее с такой силой, чтоб все содрогнулось. Чтобы тысячи вонзающихся в плоть горящих игл люминесцента осыпались на того, кто стоял за дверью. Я видела, как искры летели со всех сторон, но он оставался неприкасаем, будто чей-то дьявольский луч освещал его с ног до головы.

Миссия казалась невыполнимой!

 Его взгляд – абсолютно бесцветный и безучастный - парализовал меня. Как я не силилась, но так и не смогла сдвинуть дверь ни на сантиметр, чтобы восстановить баланс. Ее будто сковало, хотя я не видела, чтобы чья-то нога или рука удерживали ее. Ноги мужчины все также оставались неподвижны, а руки опущены по швам. Он держал черный, доверху набитый портфель.

Я еще раз пригляделась к его лицу. Но не могла уловить ни единой детали, как невозможно опознать человеческой сущности в витринном манекене.

И вдруг меня обдало кипятком.

Боже мой, у него нет ушей! Он безухий!…